Андре Дотель - Современная французская новелла

Последовала новая пауза, прежде чем Гастон услышал ответ, который ошеломил его:

— А потому, что, возможно, самой Маринетты тоже не существует. И если этой девушки не существует, что же удивительного в том, что она живет в деревне, которой нет на свете?

День уже вступил в свои права, когда на следующее утро машина, направляясь в Париж, подъехала к автостанции «Ландыш». За рулем сидел Пьер. У него был все такой же мрачный вид, как и накануне, и если он изредка нарушал молчание, то лишь для того, чтобы выругаться. Забившись в свой угол, Гастон с беспокойством наблюдал за ним. Автобус с туристами, обгоняя их, слишком резко вывернул вправо, и Пьер взорвался:

— Гляди-ка! Ох уж эти туристы! Сущая мразь на дорогах! А как несчастный случай, так всегда валят на шоферов междугородных перевозок. Катили бы себе в отпуск поездом и радовались!

Гастон обернулся. Теперь их изо всех сил старалась обогнать малолитражка.

— И эта двухножка туда же! К тому же баба за рулем. Но если она едет медленнее, чем мы, почему ей непременно нужно нас обогнать?

Гастон был очень удивлен, когда Пьер притормозил и дал малолитражке без труда обогнать их. Проезжая мимо, особа, сидевшая за рулем, жестом поблагодарила водителя.

— Ты весьма любезен. — заметил Гастон, видя, что Пьер продолжает ехать на малой скорости, — но после вчерашней передряги нам больше нельзя терять время зря.

И тут он заметил, что Пьер продолжает замедлять ход и, включив сигнал правого поворота, съезжает на обочину. Он сразу все понял, когда увидел по другую сторону шоссе автостанцию «Ландыш».

— Ну нет, черт побери! Я не позволю тебе начать все сначала!

Ни слова не говоря, Пьер выскакивает из кабины. Нелегко пересечь две полосы автострады со стремительно мчащимися по ней двумя встречными потоками. Но Пьеру все нипочем. Он словно ослеп.

— Да ты сошел с ума, Пьер! Осторожно, бога ради.

Пьер едва увернулся от «мерседеса», который выразил свое возмущение отчаянными гудками. Он продолжает нестись вперед и добегает до низенькой трубчатой перегородки, разделяющей полосы автострады. Перепрыгнув через нее, он бросается наперерез потоку, который несется из Парижа в Прованс. Его задевает грузовик, и Пьер останавливается. Но тут же делает прыжок, чтобы ускользнуть от малолитражки. Удар вынуждает его завертеться волчком, второй швыряет наземь. И еще до того, как он упал, новый, сокрушительный удар бампера подбросил его в воздух. «Казалось, машины играли Пьером, словно мячом», — позднее объяснит Гастон. Слышится отчаянный визг покрышек, сигнальные гудки. Образуется пробка.

Гастон первым подбегает к Пьеру. С помощью трех автомобилистов он переносит его к тяжеловозу. Окровавленная голова Пьера беспомощно болтается из стороны в сторону. Гастон придерживает ее двумя руками. Он заглядывает ему в глаза с грустной нежностью. И тут губы Пьера шевелятся. Он хочет что-то сказать. Он невнятно произносит какие-то слова. Начинает говорить медленнее и отчетливее.

— Автострада, — шепчет он. — Автострада… Видишь, Гастон, когда ты принадлежишь автостраде… нечего и пытаться уйти от нее.

Грузовик, который ведет Гастон, продолжает свой путь. Впереди него едет машина «скорой помощи» с вращающимся сигнальным фонарем на крыше. Вскоре она переходит в правый ряд и приближается к повороту на Бон. Обогнав ее, тяжеловоз продолжает двигаться в сторону Парижа. А «скорая» замедляет ход на подъеме и проезжает мимо дорожного указателя, на котором Пьер, потерявший сознание, уже не сможет прочесть: «Люзиньи-сюр-Уш, 0,5 км».

— Он был тут! Был! Видите, в открытом море, — 9°22′ северной широты, как и остров Троицы.

Пьяница тыкал почерневшим пальцем в промасленный обрывок географической карты, и каждое его громкое заверение вызывало у рыбаков и докеров, окружавших наш столик, взрыв смеха.

Его знали все. Он занимал тут особое положение. Частица местного фольклора. Мы пригласили его выпить с нами, чтобы послушать, как он хриплым голосом начнет рассказывать свои очередные истории. Что же касается его приключения, оно — а это часто случается — было беспримерным и в то же время горестным.

Сорок лет назад он исчез в море вслед за многими другими. Его имя начертали на стене в церкви наряду с именами остальных членов экипажа. И скоро о нем забыли.

Не настолько, правда, чтобы не узнать, когда двадцать два года спустя он объявился вместе с негром, косматый и неистовый. История, которую он извергал из себя по любому поводу, была поразительной.

Единственный из всех он спасся после кораблекрушения и так бы и жил в одиночестве на острове, где обитали только козы да попугаи, если б не этот негр, которого, по его словам, он вырвал у оравы каннибалов. В конце концов их подобрала английская шхуна и он вернулся домой, но не сразу, а лишь после того, как сколотил небольшое состояние на торговых махинациях, — в те времена на Карибских островах это было делом несложным.

Его возвращение отпраздновали. Он женился на молоденькой женщине — по возрасту она годилась ему в дочери, — и обычная жизнь, казалось, закрыла эту широкую скобку, за которой осталась непонятная, полная пышной зелени и птичьих криков жизнь, — скобку, некогда открытую по прихоти судьбы.

Но это только так казалось, ибо в действительности год за годом невидимый червь подтачивал семейную жизнь Робинзона изнутри. Пятница, его черный слуга, сдался первым. После многих месяцев безупречного поведения он запил — вначале потихоньку, потом все более и более открыто и буйно. Затем произошел следующий инцидент: двух девушек на сносях приняла больница Святого духа и почти одновременно они произвели на свет маленьких метисов, на удивление похожих друг на друга. Не было ли это двойное преступление знамением?

Однако Робинзон защищал Пятницу со странным упорством. Почему он не прогнал его? Какая тайна — быть может, одна из тех, в которых не признаются, — связывала его с этим чернокожим?

Наконец у соседа была похищена довольно значительная сумма денег, и еще раньше, чем подозрение пало на кого-либо, Пятница бесследно исчез.

— Вот дурень, — прокомментировал Робинзон. — Если ему понадобились деньги, мог бы попросить у меня! — И неосмотрительно добавил: — Ну, да я знаю, куда он подался!

Ухватившись за эти слова, пострадавший требовал, чтобы Робинзон либо возместил нанесенный ему ущерб, либо выдал вора.

Робинзон не долго артачился и вернул краденое. Но с этого дня, как было замечено всеми, он мрачнел все больше и больше, стал таскаться по пристаням и портовым кабакам, время от времени повторяя:

— Он вернулся туда как пить дать. Этот проходимец сейчас там!