Осаму Дадзай - Современная японская новелла 1945–1978

Снег проникал на веранду сквозь решетчатую ограду. На полу вдоль ограды стояли горшки с разными растениями, которые Горо привез сюда со своей родины, из Хиросимы, выкопав их в саду возле старого дома. На листьях одного из этих растений — вечнозеленого кустарника — отпечатался контур ограды. Все растение было припорошено белыми хлопьями, но в тех местах, где железные прутья преграждали путь снегу, параллельными линиями тянулись узкие зеленые полосы.

За исключением дафны, жасмина и тернстремии, Горо не знал ни одного растения. Он только привез их, а все остальное — покупку горшков и земли, а также уход за ними — взяла на себя жена.

Как ни удивительно, Кёко со всем пылом ухаживала за этими неприхотливыми кустами, хотя в силу своего характера любила броские, яркие цветы. Некоторые растения, не цветущие, она купила сама. «Цветы быстро осыпаются, а этим кустикам ничего не делается», — как-то сказала Кёко, чем озадачила Горо. Уже десять лет женат он на этой женщине, родившейся в другой стране, но до сих пор не может ее понять.

Веранда у них такая же, как и в других многоэтажных домах неподалеку от центра: полтора метра в ширину и четыре в длину; постепенно все пространство оказалось почти полностью занятым горшками с растениями — большими и малыми, и хотя среди них не было ни одного высотой более метра, впечатление создавалось такое, будто на веранде вырос маленький лес.

Он отлично дополняет вид, открывающийся с седьмого этажа дома, где они живут, расположенного на краю Мэдзиро. Прямо под окнами проходит недавно построенная государственная скоростная дорога, которую принято называть «Дзюсанкэн доро». Чуть дальше, за принадлежащей компании «Сэйбу» железнодорожной линией, по которой следуют поезда в Синдзюку, находится довольно большой участок с подземными очистительными сооружениями для сточной воды. С противоположной стороны выстроились многоэтажные серые здания, тянущиеся от Синдзюку до Тояма. И наконец — небо. По существу, небо составляет большую половину открывающегося из их окон вида, и веранда кажется плывущим в воздухе зеленым островком.

Конечно, в эту пору даже на вечнозеленых кустарниках листья темнеют и приобретают коричневатый оттенок, но на фоне белого неба, в тех местах, где балюстрада преграждает путь снегу, они выглядят даже свежее, чем летом.

Снег, начавший падать около полудня, все усиливался и к вечеру повалил тяжелыми крупными хлопьями. Все звуки, кроме лязга цепей, надетых на шины автомобилей, который время от времени доносился с шоссе, тонули в толще выпавшего снега, растворялись в каком-то величественном беззвучии.

Горо стоял у окна и, словно завороженный, смотрел, как выхваченные из темноты электрическим светом снежинки, похожие на подпрыгивающих крохотных человечков в белых одеждах, возникали из вечернего сумрака и одна за другой опускались в лес на веранде.

— Давайте впустим белок! — вдруг спохватился Рюта, их единственный сын, которого недавно отдали в детский сад. — А то ведь замерзнут.

Голос сына вывел Горо из забытья. Веранда выходила на южную сторону, и всю первую половину дня ее заливало солнце, — даже среди зимы они выставляли туда клетку с белками. Сегодня с утра тоже светило солнце, хоть и неярко, и Горо, как обычно, выставил клетку на веранду рядом с лесом растений, а потом забыл о ней. С плохо скрываемой тревогой он ответил сыну:

— Наши полосатые белки родились на Хоккайдо и не боятся холода, — поспешно открыл стеклянную дверь и вышел на веранду. В лицо, обжигая холодом, полетел снег.

Снег немилосердно хлестал по проволочной клетке. Он проникал даже в пластмассовые посудины для воды и корма. Бедные зверьки! Они, наверное, забились в ящик, выстланный мелкими клочками газетной бумаги, и дрожат от холода.

Как только Горо взялся за ручку и приподнял клетку, дверца, в которую сверху просовывают корм, неожиданно хлопнула. Дверца эта запиралась при помощи небольшой проволочки, изогнутой в форме буквы S, и когда белки, подойдя к кормушке, вдруг резко поднимали головы или делали еще какое-нибудь порывистое движение, этот запор иногда сдвигался, и клетка оказывалась открытой изнутри. Горо почувствовал неладное.

Поставив клетку на место, он поспешно ее осмотрел. Запор был отодвинут, и Горо просунул руку в отверстие ящика, где обычно сидели зверьки. Клочки бумаги успели остыть.

— Белки убежали! — невольно закричал Горо, заглядывая в комнату. От его руки, лежавшей на дверце клетки, исходил резкий запах белок.

Снег шел не переставая весь вечер.

— Куда они убежали? — без конца спрашивал Рюта.

— Они рады, что очутились на воле, и бегают себе по снегу. — Кёко, казалось, была не особенно огорчена случившимся.

Этих белок они купили прошлой весной в универмаге, в секции домашних животных. У них тогда едва успела отрасти шерстка. Раздвинув им задние лапки, продавец внимательно осмотрел зверьков.

Вернувшись домой, они принялись сравнивать зверьков; зверьки ничем не отличались друг от друга: и шерсть, и мордочки были совершение одинаковыми. Даже двигались они и ели одинаково.

Но стоило их выпустить из клетки, чтобы они побегали по комнате, как разница между ними становилась очевидной. Один зверек чувствовал себя вполне свободно и то и дело прыгал из-под стола на диван, другой же норовил забиться куда-нибудь в угол этажерки с книгами или в буфет. Тот, что свободно бегал по комнате, сразу же подлетал к орехам, которые высыпали на пол, и его можно было с легкостью поймать сачком Рюты, другой же ни за что не хотел вылезать из своего укрытия.

А когда осенью один из зверьков стал взбираться на спину другому, все прояснилось само собой: белка, которая пряталась, была самкой.

Если ее, затаившуюся в каком-нибудь укромном месте, оставляли без внимания, она через некоторое время осторожно выходила из своего укрытия и, забравшись в стоявший в углу комнаты горшок с каучуковым деревом, принималась перекапывать в нем землю и, вырыв крохотными лапками небольшое углубление, утыкалась в него мордочкой. Проделывала она все это серьезно, почти исступленно, в такие минуты она не обращалась в бегство, если кто-то приближался. Но стоило протянуть к ней руки, как она поворачивала к подошедшему свой испачканный в земле нос, скалила зубы, а в глазах у нее появлялся странный блеск.

В подобных случаях Кёко сердилась на белку за то, что та пачкает ковер. Горо же воочию убеждался в том, насколько был прав продавец, когда говорил им: «Эти белки пойманы в горах Хоккайдо, у них иные повадки, чем у тех, что родились в клетке». И еще он вспомнил, как десять лет назад, впервые приехав в Токио из Сеула и очутившись в арендованной им комнате на втором этаже частного дома, Кёко совершенно серьезно воскликнула: «Значит, я должна жить в этой клетке?!»