Осаму Дадзай - Современная японская новелла 1945–1978

А сейчас как раз близится выставка его собственных работ. Вот он и попросил меня позаниматься с Таро, учеником того класса, где он ведет рисование. Сам он, мол, занят по горло только вечером, после школы, и удается немножко поработать.

— Таро — единственный отпрыск моего патрона, — сообщил он мне. — Сразу же после выставки я его заберу. А пока что позанимайся с ним, будь другом.

И я согласился, — правда, без особой охоты…

О Таро и его родителях Ямагути рассказывал мне и раньше. Отец Таро, господин Ота, — владелец известной фирмы красок; мать Таро, первая жена господина Ота, умерла давно, еще до того, как глава семьи стал преуспевающим коммерсантом. Мальчика воспитывает мачеха — нынешняя госпожа Ота. Своих детей у нее нет.

Фирма господина Ота окрепла и выросла за последние годы. Раньше у него было маленькое дело, — правда, с независимым капиталом. А теперь он прибрал к рукам обширную сеть магазинов и повел наступление на позиции крупных старых фирм. Его товары есть в любом писчебумажном магазине. Для своей студии я тоже покупаю его краски, — кроме гуаши, которую составляю сам.

С госпожой Ота Ямагути познакомился на родительском собрании. Несколько таких встреч — и готово дело: переброшен мостик к самому господину Ота. О, Ямагути сумел понравиться главе фирмы! Теперь тот покупает его картины. Какой бы случай ни подвернулся — выставка ли кружка абстракционистов, выставка ли самого Ямагути, а уж он сумеет всучить господину Ота парочку своих опусов. Что ж, в таких делах он мастак!

Зато когда господин Ота выпускает новые образцы пастели или красок для рисования пальцем, тут Ямагути старается, как может, — надо же отблагодарить патрона! Раз — и новая краска дана на пробу ученикам его класса. Раз — и в учительских журналах появляется сообщение: дети в восторге от новой краски.

Ямагути — авангардист, и всякие новшества — его страсть. У себя в школе он вечно экспериментирует с каким-нибудь мудреным приемом — то это коллаж, то декалькомания, то фроттаж. Вокруг его экспериментов всегда много шуму — бесконечные разговоры, дискуссии в печати. А между тем польза от всех этих новшеств — весьма сомнительная. Они бьют на внешний эффект и мешают ребенку проявить себя, что, впрочем, не уменьшает их популярности — особенно среди молодых учителей рисования. Вот и недавно Ямагути опубликовал очередную новинку под названием «фотокомпозиция». На фотобумагу кладется какой-нибудь предмет, потом она засвечивается. Многие учителя возражали — школьникам это не по карману. И все-таки идея Ямагути была признана новаторской и смелой.

— Воображение ребенка совершенно подавлено еще до школы. Надо его пробудить. А для этого любой способ хорош, — важно твердил Ямагути тем консерваторам, которые осмеливались объяснять ему, что цель и средства — понятия разные. Он упорно стоял на своем, разубедить его не было никакой возможности.

Особой сноровки эти приемы не требуют. При коллаже друг на друга в беспорядке наклеиваются клочки газет, обрывки цветной бумаги и пестрые лоскуты. А вот фроттаж: бумагу плотно прижимают к куску дерева или камня, потом штрихуют цветным карандашом, и рисунок готов — срез дерева, поверхность камня. Декалькоманию придумал Макс Эрнст: на лист бумаги капают краской, потом складывают его вдвое и снова раскрывают — на обеих половинках листа получается по одинаковому асимметричному рисунку. У всех этих приемов — один общий недостаток: они не дают ребенку раскрыть себя. Конечно, в какой-то мере они помогают ему избавиться от шаблонных представлений, поэтому я иной раз и сам ими пользуюсь. Но нельзя же сводить всю детскую живопись к коллажу, фроттажу и декалькомании! А Ямагути… Что ж, его новаторство всегда отдавало карьеризмом. По правде сказать, меня всякий раз настораживает холодная, неживая красота рисунков, которые делают его ученики.

Не знаю почему, но при мне Ямагути всегда говорит о госпоже Ота зло и пренебрежительно, хоть и пользуется покровительством этой семьи:

— Вполне заурядная дамочка. Таких в АРУ [29] АРУ — Ассоциация родителей и учителей. полным-полно. Ну, может, немного щедрее других. Да что мне до нее! Лишь бы деньги давала.

Ямагути вообще не прочь позлословить о госпоже Ота: и заботу свою о Таро она выставляет напоказ, — еще бы, ведь он ей неродной! — и на людях слишком любит бывать, не сидится ей дома! Иной раз он позволяет себе даже игривые замечания насчет супружеской жизни господина и госпожи Ота. Быть может, их покровительство ущемляет его самолюбие и, перемывая им кости, он вырастает в собственных глазах. Как бы то ни было, я этих выпадов никогда всерьез не принимаю.

Ямагути — изрядный эгоист: он всегда постарается переложить свои тяготы на другого. Вот и сейчас он насел на меня — ему, видите ли, неудобно бросить ученика, — так, может, я его выручу? А то у него самого положение пиковое — выставка на носу, и он просто зашился, а надо еще натянуть все холсты на рамы…

— Хорошо, я беру Таро, — сказал я. — Только пусть ходит в студию пешком. Имей в виду, если мальчишка хоть раз припожалует на машине все будет кончено. Мои ученики — из бедных семей. Так что собственная машина у ворот студии — неподходящее для них зрелище.

Вот и все, что я сказал Ямагути. Сказал и повесил трубку. В каких словах он передал мое требование госпоже Ота, я не знаю. Как бы то ни было, в назначенный день она вместе с мальчиком пришла ко мне в студию пешком. Но когда, провожая ее, я вышел на крыльцо, то увидел через квартал от моего дома новехонький шевроле. Госпожа Ота, ведя пасынка за руку, подошла к машине, похожей на лакированный домик. Тотчас же выскочил шофер в форменной куртке и фуражке и вытянулся у дверцы. По счастью, ученики мои были заняты делом и ничего не заметили. Но мне стало горько…

Таро оказался запуганным, замкнутым, молчаливым, — словом, был исковеркан гораздо больше, чем я предполагал. Пока я беседовал с госпожой Ота, он сидел очень прямо и неподвижно, словно застыл… Не шелохнется, не поведет бровью. Такой воспитанный, сдержанный, невозмутимый маленький джентльмен. Я принимал их в комнате, служившей мне кабинетом, гостиной и спальней одновременно. Стены ее увешаны детскими рисунками, обычно вызывающими у новых учеников восторг и острое любопытство. В окно лился яркий свет послеполуденного солнца. А Таро сидел, не двигаясь, и с тоскою смотрел на пыль, густым слоем покрывавшую стол. Лишь когда мачеха произносила его имя, мальчик бросал на меня быстрый взгляд. В его смышленых глазах мелькал испуг. Но, убедившись, что я на него не смотрю, он тотчас же успокаивался, и на его бледном, красивом лице появлялось прежнее безразличное выражение. Я поглядывал на него украдкой и всем своим существом чувствовал, как он изранен.