Осаму Дадзай - Современная японская новелла 1945–1978

Масаё проверила, в порядке ли термостат, и вымыла руки — не столько по необходимости, сколько по привычке. Это послужило сигналом для горничной, которая начала накрывать на стол у дверей балкона. Чашка свежего фруктового сока. Тоненький кусочек поджаренного хлеба с маслом и медом. И три сырых желтка, прижавшиеся друг к другу на дне белой мисочки. Она единым духом выпила сок, тщательно прожевала хлеб и проглотила желтки, ощущая, как скрупулезно отмеренная пища минует глотку, проходит по пищеводу и опускается в желудок. Таков был неизменный завтрак Масаё в течение последних десяти лет.

— Сударыня, барышню будить или нет? — молниеносно убрав со стола, спросила горничная, словно ей не терпелось приняться за новую работу. «Что говорить, и работящая, и чистюля», — сказала себе Масаё, но все ей не сидится, все пристает. И, как обычно, распорядилась:

— Пока не надо.

Балкон выходил на улицу. Сейчас она была полна народу: все спешили на службу. Но многоэтажный дворец из бетона и стекла, в котором жила Масаё, только начинал свое неторопливое утро. Центр не слишком близко, много зелени, чистый воздух. Не удивительно, что в один прекрасный день здесь поднялись жилые дома для весьма состоятельных людей. В округе их втихомолку называли домами содержанок: среди жильцов было много красавиц из ночных заведений где-нибудь на Гиндзе. Роскошная жизнь красавиц, разумеется, была предметом всеобщего любопытства. Сами они, однако, не выказывали никакого любопытства к жизни остальных. Масаё принадлежала к числу старожилов этого дома, — она въехала сюда сразу по окончании строительства, — но за все это время никто ни разу не интересовался ее прошлым.

Правда, Масаё и сама не проявляла ни малейшего интереса к жизни других женщин. После того как в итоге самозабвенного увлечения Дансаку Мориситой она лишилась сразу и любви, и ребенка, она махнула на все рукой и стала жить как придется и с кем придется. Теперь, когда Масаё вспоминала ту пору, у нее не хватало духу осуждать своих красивых соседок, каким бы любовным утехам они ни предавались в этом доме с мужьями, любовниками или случайными знакомцами.

— Сударыня, постирать ничего не нужно? — снова пристала к ней неугомонная горничная. Масаё уютно устроилась на диване с газетой на коленях, хотя читать ей не хотелось. Вопрос горничной вывел ее из задумчивости, она раздраженно нахмурилась.

— Когда что-нибудь понадобится, я скажу. Если тебе нечего делать, посиди просто так. А то скоро состаришься.

Так и не разобравшись, всерьез это сказано или с издевкой, горничная неопределенно улыбнулась и ушла в кухню. Безделье, этот вид роскоши, казалось ей мучительным. Она привыкла все время убирать, стирать, латать, словом, как-то действовать, и сидеть просто так, вероятно, было для нее тяжелой работой.

Однако Масаё, вынуждавшая горничную томиться от скуки, при всей своей склонности к бездействию вовсе не была бездельницей. У нее была своя работа. Она разрабатывала эскизы драгоценностей. В дни, когда она потеряла голову от любви к Дансаку Морисите, ее ювелирный магазин пришел в упадок. Но позже, невзирая на свой беспорядочный образ жизни, она нашла в себе силы начать все сызнова и стала дизайнером ювелирных изделий. Вскоре благодаря отличному знанию драгоценных камней, смелым идеям и дару рисовальщика она сама стала чем-то вроде редкостной драгоценности в глазах прежних собратьев-ювелиров. И вот уже тридцать лет этот талант неизменно поддерживал Масаё во всех житейских треволнениях.

Руки Масаё могли быть ничем не заняты, но в ее воображении сотнями оттенков сверкали сотни драгоценных камней, ожидая прикосновения ее пальцев. В моменты задумчивого бездействия она бессознательно подбирала их один к другому. В ее шкатулках для драгоценностей хранилось множество камней, взятых из собственного магазина. Бриллианты, рубины, изумруды, нефриты, гранаты, опалы, аметисты, бирюза, сапфиры, аквамарины, топазы, жемчуг. Она составляла из них брошки в виде тропических рыбок, которые пользовались большим успехом, — на них непрерывно поступали заказы.

— С добрым утром, тетя. — В дверях показалось заспанное лицо Ёко.

— С добрым утром. Что так рано?

— Тучи ушли за ночь. Солнце. Свет в глаза бьет.

Ёко вышла непричесанной и, кажется, неумытой, разве что почистила зубы: изо рта у нее не пахло. Но от ночной рубашки исходил отнюдь не благоуханный запах пота. Судя по всему, ее ничуть не беспокоил собственный неряшливый вид, а ведь могла бы, живя у тетки, научиться у нее приводить себя в порядок по утрам и не показываться на глаза такой растрепой.

— Маки-сан, подайте-ка завтрак.

— Будете кушать прямо сейчас?

— Ага. Прямо сейчас.

Такой аппетит в столь ранний час свидетельствовал о прекрасном здоровье. Не дожидаясь, пока горничная подаст на стол, она забежала в кухню, выпила молока, ухватила ветчины. Завтраки Ёко представляли полную противоположность тетиным. Тарелка мяса с яичницей. Чашка супа с пряной приправой и отборным рисом. Сладкий паштет из морского мха.

Наблюдая, как племянница наскоро разделывается с третьим, Масаё не выдержала:

— Жуй как следует. И потом, острое вредно для кожи, не увлекайся. А то скоро состаришься.

Племянница весело отпарировала:

— Ну и прекрасно, на что мне слишком долго быть молодой.

— Что ты говоришь, это такое счастье — молодость.

— Это верно. Вы-то, тетя, у нас счастливая.

Опешив, Масаё вскинула было голову, но племянница как ни в чем не бывало потянулась к миске с соленьями. Раздался звучный хруст маринованного огурца.

— Спасибо. Уф! — Не успев перевести дух после сытного завтрака, Ёко уже летела к дверям. Одеться, причесаться, накраситься, обуться, схватить тетрадки и выбежать на улицу — на все хватило мгновения.

Дзиро Тоояма отличался аккуратностью и обставил свою комнату так, чтобы все было спрятано, на виду оставалась одна кровать. Комната идеально подходила для Ёко, но девчонка оставила за собой страшный беспорядок. Дверцы шкафа распахнуты настежь. Платья, костюмы сорваны с вешалок и разбросаны по постели, — очевидно, выбирала, что надеть. Красная ночная рубашка вместе с покрывалом валяется на полу. Выдвижные ящики торчат как попало, словно в доме побывали воры, а если уж задвинуты, то непременно так, что снаружи торчит краешек розового белья.

— Да, ничего не скажешь, — вздохнула Масаё, но тут горничная, наконец-то найдя себе дело и воспрянув духом, энергично раздвинула занавески и ловко принялась за уборку. С тех пор как Ёко поселилась в этой комнате, и одежда, и белье у нее были с иголочки, и, как она их ни швыряла, ничто еще не успело как следует запачкаться. Было межсезонье, одеваться приходилось всякий раз по-разному, смотря по погоде: требовались то вещи на подкладке, то короткие рукава, а иной раз можно было смело выходить совсем по-летнему. Ёко остановила свой выбор на голубой юбке в обтяжку, бумажной блузке и голубовато-зеленом шерстяном джемпере. Самый что ни на есть студенческий вид. Длинные рыжие волосы хорошо смотрелись на фоне белой блузки и создавали ощущение опрятности, не то что эта красная рубашка.