Эдуард Петишка - Свадебные ночи

Наконец-то оба очутились в сухом месте, и какое-то время слышали только собственное дыхание да звук дождя, поливавшего тесовую крышу. Через щели в бревенчатой стене они могли видеть дорогу, по которой пришли, и еще двор. Дорога была пуста, во дворе тихо, нигде никакого движения. Эмиль успокоился.

— А здесь здорово, — сказал он, — а в случае, если будет грозить опасность, заметим издали…

— Какая еще опасность?! — взорвался Петр.

Он был реалистом и начинал бояться только тогда, когда причину страха можно было потрогать руками, а поскольку был он к тому же неповоротливым реалистом, то случалось, страх приходил к нему с запозданием.

— У тебя нет воображения, — сказал Эмиль.

Петр открыл рот, но ничего не сказал. Его взгляд был прикован к проему за спиной Эмиля. Тот быстро обернулся.

На лестнице стояла девушка, им видны были только ее плечи, голова и руки с длинными тонкими пальцами, которыми она держалась за верхнюю перекладину. Ее румяное лицо было в мелких каплях дождя, хотя на голову и плечи она накинула большой грубый мешок. Они молча смотрели на девушку, а та — тоже молча — на них. Только на мгновение она сняла руку с перекладины, чтобы откинуть со лба мокрую прядь длинных волос, и слегка поморщила свой немного вздернутый нос. И все это время она не спускала глаз с непрошеных гостей.

— Привет! — первым опомнился Петр.

Девушка невнятно ответила что-то, вроде:

— Бр-р… день…

— Привет! — осмелел и Эмиль.

— Ты здешняя? — спросил Петр.

Она кивнула.

— Мы здесь переночуем, что ты на это скажешь? — брякнул Петр напрямик.

— Пойду спрошу, — с недоверием выдавила из себя девушка, собираясь слезть.

— Постой, — остановил ее Петр. — Полезай-ка лучше к нам на минутку.

Девушка на лестнице замерла, но Петр схватил ее за руку и заставил влезть на сеновал. Он втащил ее внутрь, чтобы со двора ее не видели.

— Чего дрожишь? — спросил он. — Нас боишься?

— Н-н-нет, — ответила девушка, — просто холодно.

— Ну, присядь-ка, — предложил Петр.

Она скинула мешок и со строптивостью, непонятной тогда Эмилю, села рядом с ними на сено. Юбку она натянула ниже колен, но оба приятеля успели заметить, что у нее красивые длинные ноги.

Все трое сидели молча, пока к Петру не вернулся дар речи. Он говорил долго, горячо, главным образом о себе, немного об Эмиле и о партизанах, и от этой речи он словно вырос и раздался в плечах, превратился в героя, мстителя и богатыря. Эмиль про себя подсмеивался над ним, осуждал и не принимал во внимание его болтовню. Ведь до сих пор им не довелось встретиться ни с одним партизаном.

— У нас задание, понимаешь? — объяснял Петр девушке. — Но это тайна. Тайна жизни и смерти.

Девушка слушала его россказни, широко раскрыв восхищенные глаза, и взволнованно разглаживала на коленях юбку. Очевидно, она еще никогда не слышала такого вдохновенного вранья. Ей нравились эти сказки, и она готова была принять за правду красивую сказку.

— Ну хватит, — с неудовольствием остановил приятеля Эмиль.

— Молчите, поручик! — резко оборвал его Петр. — Будете говорить, когда я вас спрошу.

От такой неслыханной наглости у Эмиля дух захватило. Но прежде чем он пришел в себя, девушка уже слезла, чтобы принести еды, предварительно торжественно поклявшись, что никому ничего не скажет.

Петр и Эмиль остались одни.

— Ну ты и натрепался! — с горечью воскликнул Эмиль. — И кто это приказал тебе произвести себя в командиры, а из меня сделать всего лишь поручика?

— Слушай, друг, — молвил Петр миролюбиво и устало. — Все это пустяки. Мир хочет быть обманутым. А если сказать честно, ты не бабник, а я — да. Девчонка тут только одна, и думаю, ты не будешь в претензии, если она положит глаз на меня, а не на тебя.

— Мы же идем на помощь партизанам, — с достоинством возразил Эмиль, — а ты превращаешь все в фарс.

Петр откинулся навзничь на сено. Под шуршание сухих стеблей и затихающий шум дождя он изрек с театральной интонацией:

— Ничто человеческое мне не чуждо.

Начинало темнеть, дождь перестал. Эмиль решил разговаривать с Петром только в случае крайней необходимости. А Петру, похоже, было наплевать. Он тихо лежал на сене, может спал или сочинял новые дурацкие приключения, чтобы заморочить голову доверчивой девчонке — этой воплощенной невинности.

— Только семнадцать лет, а уже принцесса захолустья! — неожиданно изрек Петр.

— Слушай, это у вас в семье и раньше бывало или у тебя первого? — осведомился Эмиль.

Петр не ответил, он молчал до тех пор, пока в проеме не появилась тень. Девушка сдержала слово. Она принесла ужин. Два огромных куска хлеба с творогом.

— Ты — чудо! — похвалил ее Петр и легкими движениями помог ей взобраться.

В темноте они ели черствый хлеб и мягкий творог, а тем временем наступила темная ночь. Они узнали, что девушку зовут Ганка, что в городе у нее две старшие сестры, что родители рано ложатся спать, а сама она спит в чулане с окном во двор, да вон то окно, рядом с дверью. Эмиль самоотверженно вглядывался в темноту, туда, где он угадывал Ганку; им овладевало чувство странного волнения. Сам он называл такие состояния влюбленностью. Так случалось с ним часто, но ни разу он не позволил себе выдать свое чувство девушке, которая его вызвала. Любил издали, прикасаясь к предмету обожания осторожно и нежно, словно девушки были созданиями из стекла.

От грез его пробудил голос Ганки.

— Вот я вам принесла…

— Ангел! — возликовал Петр. Однако в этом обращении небесами и не пахло, совсем наоборот — слово прозвучало весьма чувственно и смачно. Эмиль инстинктивно отдернул руку, когда Петр в темноте что-то протянул ему.

— Да не бойся! Черт возьми, он никак боится!

После такого вызова Эмиль протянул руку и нащупал бутыль.

— Это чтоб вам ночью не было холодно, — пояснила девушка.

— Холодно? — расхохотался Петр и начал с невероятным бахвальством рассказывать свои еще более невероятные приключения.

— Жарко мне уже бывало, да как! — болтал он. — Но чтобы холодно?..

Он отхлебнул из бутылки и передал ее Эмилю. Тот попробовал. В бутылке оказалась домашняя сливовица.

Тучи на небе начали расползаться, в просветах высыпали звезды. Эмиль увидел на фоне неба профиль девушки и твердо решил после войны возвратиться сюда. Ты помнишь, дорогая? Тот самый сеновал, где мы с тобой познакомились. Над твоей головой мерцали звезды, а крыша напротив блестела от дождя…

— Ну, мне пора, — сказала Ганка. Петр ее не удерживал.

— Жаль, — вздохнул Эмиль, когда она ушла.

— Чего жаль? Теперь-то все и начнется.

— Что начнется?

— Хочешь выпить? — Эмиль отказался. — Понимаешь, — объяснял ему Петр, — девчонки везде одинаковые. Главное, что я теперь знаю, где ее окно.