Эдуард Петишка - Свадебные ночи

— Ты что, рехнулся?

— Осел! — Петр хлопнул Эмиля по плечу.

— Не пойдешь же ты к ней?! — ужаснулся Эмиль.

— Пока нет. Пусть девчонка немного остынет. Никогда, старик, не пей горячего. У горячего вкуса не почувствуешь. А тут надо посмаковать. — Петр пускался в философию, только когда бывал голоден или когда алкоголь ударял ему в голову. Сейчас Петр был сыт, значит, причина во втором.

— Она хорошая девушка.

— А хорошую девочку нужно наградить, — продекламировал Петр. — Послушай, друг, мы не должны отказывать себе. Не должны. Может, мы идем на смерть. А смерть и любовь неотделимы друг от друга. Понимаешь?

— Я тебя к ней просто не пущу.

— Осел! Осел, осел, — ласково пропел Петр.

С этого момента они сидели молча. Петр прикладывался к бутылке, а Эмиль караулил каждое его движение. Откуда-то выплыл месяц, большой и мокрый, а в яблоневом саду поднялся ветер, он шелестел в кронах деревьев и приносил на сеновал запах осени, сладкий бродильный запах тления и сырости.

— Раз как-то… — Петр начал рассказывать, да не досказал. Улегся с бутылкой в руке, пробормотав: — Это я на минутку, чтобы ты знал… а горячим ничего не едят.

Он уснул с бутылкой в руке.

Эмиль не смыкал глаз, сквозь щели в стене проникала лунная ночь. Ночь влюбленных. А дорога, по которой они пришли, по-прежнему была пустынна, словно предназначена только для них, для того, чтобы они пришли по ней, а завтра утром продолжали свой путь. И двор был пуст, и дом не подавал признаков жизни. Только ветер шевелил кусты и деревья. Прошумел вдали и тут же снова затих лес. Эмиль сидел неподвижно, даже ноги затекли. Он боялся шелохнуться, чтобы не нарушить то особое возвышенное настроение, которое его захлестнуло. "Наверное, я, действительно, хороший", — думал он.

Было уже совсем поздно, когда он заметил во дворе Ганку. Девушка вышла из тени в полосу лунного света и остановилась, глядя на сеновал. Эмиль не мог поверить, но это, без всякого сомнения, была она. Ее стройная фигура легко двинулась к сеновалу, словно плыла в лунном свете. Эмиль ждал, что в проеме вот-вот покажется ее голова, темнея на фоне светлого неба. Но девушка снова появилась во дворе. Она возвращалась. Постояла в серебристой лунной пыли и исчезла в тени, из которой только что появилась.

На другой день ранним утром — хозяева и их дочь еще спали — Эмиль и Петр ушли. Все, что случилось с ними дальше, было совсем непохоже на сказочное начало их пути. Но это уже другая история. Девушку Эмиль больше никогда не встречал.

После войны он приехал однажды на велосипеде в места своего осеннего странствования. Нашел место — только место. Яблоневый сад одичал и разросся, от хутора остались лишь обгорелые стены, а от сенного сарая — следы фундамента. Вон там, в вышине, где сейчас струится воздух, несколько лет назад он сидел в темноте, ел хлеб с творогом и восхищался длинноногой девушкой с вздернутым носиком.

Эмиль поднялся с камня и, погруженный в раздумья, побрел в лес. Сначала медленно, потом прибавил шагу. Может, еще догоню эту женщину. Надо было сразу же идти за ней, упрекал он себя, это наверняка была она, готов поспорить, что это она!

Он почти бегом достиг перекрестка лесных дорог. Наугад пошел влево, вернулся, пустился прямо и наконец побежал вправо.

Женщины с велосипедом нигде не было.

Смеркалось, когда Эмиль вошел в освещенный коридор отеля. Директор вышел из кухни, впустив в коридор густой и жирный запах ужина.

— Хорошо прогулялись? — встретил он Эмиля. — Такой осени сколько лет не было!

Эмилю захотелось спросить директора про женщину с велосипедом, но он не знал, как это сделать, как описать ее, чтобы не вызвать любопытства или даже подозрения.

— Вы ведь всех здесь знаете? — спросил он.

— Конечно, я к вашим услугам, — с удивлением ответил директор.

Если бы не его удивленный вид, Эмиль, пожалуй, продолжил бы расспросы. А теперь он только сконфуженно поблагодарил:

— Спасибо. Спасибо вам, — и стал подниматься по лестнице в свою комнату. Дважды она промелькнула на его пути, только мелькнула. И оба раза осенью.

Жена Эмиля с сестрой сидели за столом и раскладывали карты.

— Эмиль, — оторвалась она на минуту от карт. — Ты не заблудился? Мы уж давно свет зажгли, а тебя все нет и нет.

— Хочешь, погадаю тебе? — добродушно улыбнулась свояченица.

— О чем? — ответил он, кладя на постель шапку.

— Туда не клади! — сказала жена.

Эмиль взял с постели шапку и посмотрел на жену, склонившуюся над картами. У нее был совершенно прямой, обыкновенный, не вздернутый нос. Карты она держала в пухлых пальцах и перед тем, как бросить их на стол с легким шлепаньем, коротко рассмеялась.

Чему?

В четыре часа пополудни на курортном променаде всегда было много незнакомых ему людей, среди которых он мог ходить точно среди деревьев, не рискуя столкнуться с кем-нибудь, кто мог бы напомнить ему о прошлом.

Здесь он чувствовал себя в безопасности. Все связи с тем, что было, оборваны. Он приспособился к спокойному течению шелестящей толпы и привык к неторопливой курортной походке. Для этого ему потребовалось немало усилий, потому что на работе приходилось бегать с одного участка строительства на другой с планом или записной книжкой в руках. На стройке задач было много, здесь, на курорте, ничего срочного, неотложного. Его передвигали с врачебного осмотра к углекислой ванне, от ванны — к латунным кранам источника, где он пил лечебную воду, потом то грязи, то массаж. Его просто передвигали, другого слова он не находил. Поначалу это передвигание его раздражало: впервые за много лет его лишили права самостоятельно принимать решения — перемена слишком резкая, но через неделю он смирился с ней, впрочем, и со многим другим в своей жизни. Он принял эту перемену как неизбежность.