Николай Акимов - Не только о театре

Вряд ли, конечно, читатель может при этом понять, за что же именно вознесло человечество эти произведения в ранг высочайших проявлений человеческого духа, но тут он целиком полагается на издательство и на того препаратора, который сумел вместить «Дон Кихота» в габариты небольшого рассказа. Тут-то и начинается то восприятие искусства по доверенности, к изложению которого мы подходим.

Считая, что рядовой читатель обязан читать классиков полностью, мы все же нашли путь облегчить жизнь занятых людей, окружая их референтами, секретарями и снабжая обзорами и докладными записками, в которых краткие аннотации и проекты оценок с успехом и с большой экономией времени заменяют собою громоздкие спектакли, романы, полотна и симфонии.

Им-то мы и адресуем следующую главу.

Дистанционное управление искусством

Рекомендуемые приемы

1. Знакомясь с искусством твоей эпохи, заказывай обзоры минимум двум референтам одновременно, строго изолированным друг от друга.

Оглашай публично только совпавшие их показания.

2. Не пренебрегай рабочим методом халифа Гарун-аль-Рашида. Переодевшись в костюм твоего шофера и купив билет за деньги, неожиданно посмотри сам спектакль или съезди в трамвае на выставку. Тебя ждет много неожиданного!

3. Развивай художественный вкус своей жены. Это может оказать решающее влияние на процветание искусства на твоем участке.

4. Оглашая свой доклад, помни, что чем абстрактнее он будет, тем меньше вреда принесет. Обзорные доклады — вот единственный вид искусства, где следует приветствовать абстрактность.

Говоря с трибуны о произведении, которого ты собственными органами чувств не воспринимал, использовав глаза, уши и мозги доверенных лиц, можешь смело утверждать, что эта вещь:

а) не вызвала полного единогласия в народе;

(А его и не бывает!)

б) не раскрыла всех возможностей автора;

(А он и сам не может знать своих возможностей.)

в) не является переломным моментом в современном искусстве;

(Попробуй, докажи обратное!)

г) тебя лично почему-то не взволновала;

(Еще бы!)

д) несет на себе следы некоторых влияний, которых могло бы и не быть;

(Могло бы!)

е) не возбуждает сомнений в честных намерениях автора;

(А других-то и быть не могло!)

ж) … несомненно, выиграет, если автор не остановится на достигнутом, а продолжит и углубит работу;

(Пределов для совершенства нет!)

з) … несмотря на многие достоинства, содержит существенные недостатки, которые не могли бы повлиять на общее положительное впечатление, если бы автор своевременно более самокритично отнесся к своему произведению.

(После чего выразить уверенность.)

Мы надеемся, что сейчас, когда повсеместно возникают кружки, воспитывающие умелые руки, появление самоучителя «Умелый язык» будет тепло встречено общественностью.

Нас могут, конечно, спросить, почему, уделяя столько внимания языку, мы не посвятили наше исследование еще более насущному вопросу — развитию настоящего понимания искусства?

Предвидя это замечание, разъясняем: на ограниченном пространстве газетной страницы, отведенной для нашего сообщения, мы не взялись бы решить эту большую тему.

Но, по нашим наблюдениям, проблеме «Умелые мозги» посвящаются из номера в номер все остальные отделы газеты.

Из года в год.

1962

Наконец-то «Литературная газета» заговорила со своими читателями по-взрослому, на серьезном, конкретном языке!

Смело, прямо, не боясь вызвать недоумение у скептиков, вы спрашиваете о самом главном, о самом сокровенном!

Однако не на каждый вопрос можно так сразу ответить. Отложим пока Деда-Мороза, у меня есть более важные сообщения.

Во-первых, я верю в чудеса.

Я думаю, что в них верят очень многие, только боятся признаться в этом. И если есть люди, которым даже человеческое сознание не кажется чудом, то им уже ничем нельзя помочь.

А если кто-нибудь думает, что великое произведение искусства может возникнуть «в рабочем порядке», без вмешательства чудесного начала, то это скорее всего те обездоленные природой люди, которые искусства вообще не воспринимают. Из них многие работают в области искусства, но с ним не смешиваются и в нем не растворяются.

Я верю в ведьм. Я с ними встречался. Это совсем не те симпатичные ведьмы, которых преследовали в средние века. Теперь ведьмы несимпатичные и их не преследуют.

Справедливость требует отметить, что нечистая сила мужского пола тоже реально существует. Она активно старается сделать жизнь неприятной, а иногда даже невыносимой, и с этой силой надо бороться.

Но чудесная сила, заложенная в человеке, все-таки побеждает, и это очень хорошо!

Впрочем, оптимизм — это тоже чудо, которое не раз спасало людей, вопреки всем трезвым расчетам и реальной оценке обстановки.

В это чудо я особенно верю.

Если редакция выдержала все изложенное и не дрогнула, то я могу еще сообщить, что я верю в расцвет советского театра и драматургии, особенно — комедийной. В такой расцвет, который можно будет легко обнаружить невооруженным глазом зрителя, без помощи передовых статей в «Советской культуре». И в расцвет нашей сатиры я тоже верю.

И прошу не считать меня мистиком. У меня очень реалистическое мировоззрение, только чудеса, по-моему, есть самая ценная реальность, к которой нужно стремиться.

Теперь — о Деде Морозе… Впрочем, я думаю, что после всех, сделанных мной признаний, проблема Деда Мороза — типичное мелкотемье, и на ней можно не останавливаться.

Пусть мечтают о нем любители получать подарки к Новому году, и только к Новому году. Нас интересуют чудеса, как можно больше и как можно чаще.

1962

С ранних лет я бесповоротно выбрал себе профессию. Это была живопись. И я никогда не собирался работать в театре.

Потом все получилось наоборот.

Однако до сих пор живопись — мое любимое искусство. Во всяком случае, ни одно плохое произведение искусства меня так не раздражает, как плохая живопись.

Начав случайно работу в театре, я уже не смог из него выбраться.

Долгие годы я утешал себя надеждой, что это — временно и что я вернусь к живописи.

Но тут случилась новая беда: постепенно и неумышленно я стал режиссером.

Произошло это так.

Режиссеры, с которыми я работал как художник и о которых я сейчас вспоминаю с нежностью, в то время стали вызывать во мне протест. Мне казалось, они делают не то, что нужно, и что сам я сделал бы лучше.

В 1929 году один старый режиссер, с которым я как художник делал спектакль, проявил неслыханную принципиальность и перед премьерой заявил дирекции театра, что спектакль этот поставлен мной в большей степени, чем им, и что на афише мы оба должны называться режиссерами.