Николай Акимов - Не только о театре

Оба фильма — украинского производства, и, как я узнал позже, «Тренер» был оценен выше, чем понравившаяся мне комедия, со всеми вытекающими отсюда последствиями по части распространения.

На этом примере я понял, что мнения могут расходиться.

В юности я очень любил чисто комические комедии (если так можно сказать): Прэнс, Макс Линдер, Гарольд Ллойд, Бастер Китон принесли, я уверен, очень много пользы человечеству. Что этот жанр захирел на Западе, если не считать отдельных французских опытов типа «Заза», может быть, и закономерно.

Но что у нас, в стране социализма, наши граждане лишены чистой радости смеха и веселого отдыха — это большая принципиальная ошибка!

Я не верю, что наша земля оскудела талантами и что мы не могли родить настоящего комика, достойного мировой славы!

Но я глубоко верю в то, что наши теоретики-искусствоведы зашли в такой глубокий тупик в области вопросов комедии, что родись сейчас сотни комических талантов, у них не будет ни малейшего шанса пробиться к зрителям через все этапы оценок и обсуждений сценарных отделов, дирекций, утверждений, просмотров и дискуссий, через те толпы эрудитов, которые стоят у колыбели искусства.

И если у серьезной комедии еще могут быть шансы на рождение, то у «комической» картины, где юмор рождается импровизационно и не может быть точно заранее запланирован, этих шансов нет.

Возьмем даже такую совсем не пустую комедию, как «Новые времена» Чаплина. Кажется, самые ученые наши мужи признают это значительным произведением. И Чаплина — крупным талантом.

И представьте себе, как наши редакторы будут работать над сценарием этой комедии, вносить поправки, просить уточнить, срезать шокирующие их места и т. д., и т. д.

Мы еще не научились судить каждое произведение по законам его жанра, и часто, рассмотрев комедию с позиций философской драмы, удивляемся ее глупости и бессодержательности.

Это — говоря о готовой комедии. А когда речь заходит о замысле, о сценарии — эти ошибки во много раз возрастают.

Я убежден, что в будущем не только научатся судить в пределах жанра, но — больше того — для каждого жанра будет своя организация производства, свои административные и технические условия создания.

Один сценарий нуждается в обсуждении всей Академией наук, а для другого нужен идейно-художественный кредит и техническая база для съемок. И только.

Но я отвлекся на комедийные темы, к которым издавна неравнодушен.

Мне кажется также, что наша советская действительность гораздо богаче, разнообразнее и живее, чем можно подумать, если судить о ней не по личным впечатлениям, а только по картинам ее отражающим.

Вероятно, отбор достойного попасть на экран от недостойного еще страдает некоторым несовершенством.

При существующем способе приготовления часто не сохраняются витамины и исчезает аромат. В пищевой промышленности это считается неудачей.

Ввиду отбора западной кинопродукции, при ее закупках для наших экранов, у нас часто получается более благоприятное впечатление о зарубежном кино, чем это есть на самом деле.

И очень хотелось бы оповестить наших кинозрителей, что в других, капиталистических, странах снимают очень много дряни, в том числе и совершенно омерзительной.

Вся широкая волна патологической тематики, служению которой обрекают себя многие способные режиссеры и актеры Запада, несомненно является социальным злом с большими последствиями для формирования вкусов и характеров населения. Мы, к счастью, надежно защищены от такой опасности теми здоровыми основами, на которых строится наше искусство.

Но нашей насущной задачей, как мне кажется, является такая организация искусства, при которой выявление и утверждение талантов шло бы более быстрыми темпами и с возможно меньшими ошибками.

И если наряду с критериями: «верно, нужно, актуально, на большую тему, широкое полотно» и т. д. — будет чаще вспоминаться критерий «талантливо» — как обязательное условие, — притягательная сила киноискусства несомненно увеличится.

Во всех жанрах.

И все будет хорошо!

1964

Среди людей, одновременно живущих на нашей планете, существует много способов воспринимать мир, определять свою роль в этом мире и свои взаимоотношения с другими людьми.

Из них два способа, диаметрально противоположных, могут оказаться решающими в будущей судьбе человечества.

Эти две разные точки зрения определяют и личное поведение человека, и его позиции в политике, искусстве и общественной жизни.

Первая точка зрения. Я люблю людей и хочу, чтобы как можно большему количеству людей жилось хорошо. Я хочу и стремлюсь к тому, чтобы и другие люди так думали.

Мне нравится, что люди не похожи друг на друга, что их много и они разные. Мне хочется узнать, что они думают про вещи, которые меня интересуют, и чем больше разных точек зрения я узнал, тем полнее и яснее для меня делается моя точка зрения.

Хороший член общества, не разделяющий мои вкусы в области живописи, музыки, сорта шоколада и вида спорта, не только не раздражает меня, но, наоборот, внушает мне любопытство и симпатию.

Если сам я сплю на правом боку, то человек, спящий на спине, мне не враг.

Если для меня существуют только блондинки, то я рад, что на свете есть и брюнетки, без них блондинки не были бы так прекрасны.

И то, что среди великого множества людей (если смотреть на них внимательно) не найти двух одинаковых, — меня очень радует.

Но вместе с тем все это любимое мною разнообразие ограничивается для меня одним строгим условием. Дорогие люди! Выявляйте свою индивидуальность, развивайте свои личные вкусы, но так, чтобы это было безопасно для окружающих!

Так, чтобы ваша самобытность не мешала вам быть хорошими членами общества.

Поэтому никакого пиетета во мне не встретит насильник, убийца, клеветник и эгоист, даже если они действуют «бескорыстно», только подчиняясь своим искренним склонностям.

Поэтому я, при всем желании быть терпимым, никогда не приму и не соглашусь со второй, тоже популярной точкой зрения.

Вторая точка зрения. Я страстно хочу, чтобы мне жилось хорошо!

Ввиду физической невозможности прожить одному, я мирюсь с фактом существования и других людей. Но их всегда и везде оказывается больше, чем мне бы хотелось.

Поэтому мне постоянно хочется ограничить тот круг людей, с которыми я вынужден общаться.

Если нельзя так сделать, чтобы хорошо было мне одному, то пусть уж будет хорошо моей семье. По крайней мере, я буду видеть вокруг себя довольные лица.

Если мое благополучие практически невозможно без процветания того места, где я работаю, командую, торгую, — черт с ним, пусть процветает и оно, но только оно одно!