Сергей Марков - Михаил Ульянов

По мысли Павла I, Мальтийский орден, столь долго и успешно боровшийся против врагов христианства — магометан, должен был обнять все лучшие охранительные элементы Европы и послужить могучим оплотом против революционных движений. В Кронштадте уже снаряжался флот для похода — но англичане русских опередили, в 1800 году заняли остров, и лишь в 1964-м Мальта обрела независимость. Последний британский солдат ушёл в 1979-м. Кто знает, что стало бы с Мальтой, если бы в ночь с 11 на 12 марта 1801 года Николай Зубов не ударил императора Павла I Петровича в висок золотой табакеркой.

— Возможно, — предположил профессор, — «медовый» остров вошёл бы в состав Российской империи на правах губернии.

— И, без сомнения, очень скоро перестал бы быть «медовым», — ехидно заключила Алла Петровна.

— Серёжа Соловьёв всё мечтает снять фильм о Павле, — сказал Ульянов. — Уйму книг прочитал о нём. Уверен, что это одна из загадочнейших и трагичнейших фигур нашей истории. Шекспировского масштаба.

— Вам самого императора роль Соловьёв прочит? — спросил я.

— Он не говорил этого. Но о Павле, ещё когда мы с ним «Егора Булычова» делали, говорил всё время.

— Кстати, незаметно прошёл «Булычов», не как ваши другие картины. Отчего?

— Бог его знает. Одна из моих странных и горьких работ. Иногда возникает ощущение, что и не было вовсе такой картины. И не было мучительных поисков в создании характера Егора Булычова, чудовищной усталости, которую я испытывал во время съёмок, совпавших с выпуском в театре спектакля «Антоний и Клеопатра». Недоумение и обида остались…

— На кого?

— В прокате «Егора Булычова» пустили на экраны минимальным тиражом и в самые невыгодные часы. В Ленинграде, например, я видел своими глазами, как единственным сеансом, в девять утра, шёл этот фильм. Почему? Не знаю. Знаю только, что мы с молодым тогда Сергеем Соловьёвым хотели решить эту классическую роль по-своему. Нам казалось, что важно не столько громить мерзости того мира, который не принимает Булычов, а понять, откуда и почему рождаются эти мерзости. В чём оправдание жизни? Зачем смерть?.. Помнишь книгу? Всю жизнь Булычов жадно, взахлёб жил. Следуя законам своего общества — обманывал, притеснял, обижал людей. Был озорным и крепким очень человеком. И вдруг смертельная болезнь, в безысходность которой он поверил. И, оглянувшись на жизнь, увидел её бессмысленность и страшное несовершенство. В мучительнейшем желании найти оправдание всему происходящему он спрашивает, злится, провоцирует, просит, молчит, издевается. И понимает: виноваты жадность людская, тупость, глупость, эгоизм, бессердечие… И ложь, которая опутала как паутина всё живое. «Кругом враньё!..» — с болью и горечью говорит Егор… Но вся эта наша с Соловьёвым работа похожа на одинокий крик в ночи, который неожиданно раздался и, оборвавшись, затих. Кто там так крикнул? Какая трагедия произошла? Мы не узнаем, ибо безмолвие ночи не даст ответа. Бывает и такое. Бывает, и крика не слышно…

…От англичан на Мальте остался язык (второй государственный, а первый — мальтийский, в котором много от арабского, итальянского, германских); остались великолепные автомобильные дороги и левостороннее движение. В апреле 1942 года немецкие и итальянские самолёты бомбили на Мальте английские аэродромы. Тысячекилограммовая бомба попала в центр купола круглого храма Успения Богородицы, в котором шла воскресная служба, но не взорвалась — это сочли за чудо.

— Как в Театр Вахтангова во время бомбардировки Москвы! — воскликнул Ульянов.

— Тоже чудо, Михаил Александрович, — заметил я. — А вы говорите…

— Что говорю?

— Что Бога нет.

— Когда я это говорил?!

— Так Он есть?

— Ты, Сергей, брось… Однажды у меня был интересный разговор со священником, — вспомнил он во время экскурсии. — Мы ехали на машине отдыхать в Прибалтику. По дороге остановились на день в Псковско-Печерском монастыре. Знакомил нас с жизнью монастыря святой отец, с которым мы, кстати, вот таких карасей ловили в пруду на хлеб. Рассказывая о священных обрядах, он для доходчивости, видимо, заметил: «У нас всё так же, как у вас, большевиков: у нас — литургия, у вас — торжественное собрание. У нас — заутреня, у вас — партучёба…» Святой отец в прошлом был полковник и знал жизнь и по ту и по другую сторону монастырских стен. А начался разговор с того, что Ленина сделали большевистским богом…

После экскурсии проехали по острову на открытом туристическом микроавтобусе и вышли на окраине Валлетты.

— Рыбку бы половить, — просто так, без всякой цели сказал я, любуясь расписными, с нарисованным на носу оком древнеегипетского бога Озириса, покровителя мореходов, рыбацкими лодками — дгайсами.

— А что, и половите! — поддержала вдруг идею тёща. — А мы с Ленкой пока по сувенирам прошвырнёмся.

— Может, в самом деле, Михаил Александрович? Я поговорю с тем рыбаком?

Ульянов неопределённо повёл плечами, что-то из-под руки высматривая в залитом слепящими блёстками море.

Наши женщины торопливо удалились в сторону пешеходной торговой улицы, украшенной многочисленными замысловатыми рыцарскими флагами. Я поговорил по-английски с пожилым рыбаком, виртуозно распутывавшим сеть. Подарил ему маленькую матрёшку и значок с Лениным. Показал на Ульянова.

— Как тебе удалось его уговорить? — поинтересовался Михаил Александрович четверть часа спустя, когда мы вблизи скал уже закидывали с дгайса «самодуры», многочисленные крючки на леске без всякой наживки. — Он на меня всё смотрит, смотрит… Дыру протрёт. Ты что ему сказал?

— Как всегда — что маршал Жуков на отдыхе. И хотел бы половить рыбку.

— Сергей!.. Я никогда не был Хлестаковым. И даже сыграть не хотел… А он что, Жукова знает? — уточнил недоверчиво.

— Старик воевал. Служил в мальтийских ВВС, которых, естественно, и в помине не было. Самолётам здесь на аэродроме хвосты заводил. Он сказал, что узнал вас.

— Д-да?.. — В этом ульяновском «д-да?» было многое: и недовольство моей наглостью, и тщеславие, и гордость за страну и за дарованную судьбой роль легендарного Победителя, известного даже рыбакам средиземноморского острова…

Ульянов вообще часто говорил с подтекстом — не рисуясь, не умышленно. Писатель Трифонов сказал о Хемингуэе, что у него каждая написанная фраза — гружёный грузовик. Партийные функционеры, чиновники, карьеристы тоже порой говорят весомо, низким поставленным голосом. Так, чтобы «люди слушали». А вслушаешься — балласт, хоть и увесистый. Фразы Ульянова не просто весомы — в них глубина (прожитого, размышлений, таланта). Та самая подводная часть айсберга. Быть может, в том числе и поэтому режиссёр Анатолий Эфрос ещё до «Наполеона» пригласил его на главную роль в телевизионном фильме «Острова в океане» по Хемингуэю — роль сложную, внутренне напряжённую, без открытых вахтанговских эмоций.