Наталья Старосельская - Кирилл Лавров

К роли Ленина Кирилл Лавров придет дважды — в спектакле Товстоногова «Перечитывая заново…» в 1980-м и в фильме «Двадцатое декабря» в 1981 году (режиссер Г. Никулин), и вновь воссоздаст не лубочного вождя мирового пролетариата, а личность размышляющую, порой сомневающуюся, глубоко обеспокоенную состоянием мира, каким он виделся в его мечтах и грезах.

Напомню еще раз слова артиста, уже прозвучавшие выше. «Ленин был для меня эталоном, — скажет он в одном из интервью, — с его пусть кажущейся, но скромностью. Я был в его квартире в Кремле, видел комнату, в которой он жил в Смольном. Разве это можно сравнить с тем, как сегодня живут?» И в этих словах Кирилла Лаврова важно для нас не осуждение кого бы то ни было, не восхищение бытовой нетребовательностью вождя, а — горечь, человеческая горечь от того, как все перевернулось и каким оказалось…

Предвижу упреки в том, что пока я писала буквально о каждой роли Кирилла Юрьевича Лаврова в театре и о большинстве киноролей — согласна, что некоторая часть этих работ не стоит внимательного, детального рассмотрения, были среди них (особенно, конечно, в кино) и те, что можно назвать «необязательными», почти случайными. Здесь ничего не поделаешь, любой крупный артист попадает в своего рода «запендю», как сказано в чеховской «Чайке», — отказываясь раз за разом от ролей, рано или поздно становишься невостребованным в кино. Да, конечно, остается театр со своей великой магией, со своей поистине волшебной притягательностью, особенно если речь идет об артисте такого масштаба и такой самоуглубленности, как Кирилл Лавров, но кинематограф обладает свойством затягивать, завораживать. У Лаврова было много замечательных работ в кино — порой его притягивал материал, порой имя режиссера, с которым было интересно работать, порой черты характера персонажа, которых в его актерской копилке еще не было. Может быть, порой и необходимость заработать — в этом нет никакого греха! Тем более что никогда за всю свою творческую жизнь Кирилл Юрьевич Лавров не лукавил со своим даром — не играл, как это называют артисты, «вполноги», не халтурил, не облегчал своих героев. Скорее, наоборот, склонен был усложнять, выискивать в них ту глубину, которой не предполагали ни драматургический материал, ни режиссура.

Порой находились те, кто упрекал артиста за роли, подобные секретарю партбюро Соломахину, но, во-первых, эти люди не задумывались над тем, сколько «человеческого материала» было вложено в такие роли, сколько личностного, своего собственного. Во-вторых, они забывали о том, что Лавров, как принято сегодня говорить, был «брэндом» — Георгий Александрович Товстоногов заранее учитывал актерскую и, главным образом, человеческую репутацию и популярность Кирилла Лаврова, его удивительное умение «уходить на глубины» в каждом образе, сопрягать задачи актерские и личностные. Многие роли Кирилла Юрьевича Лаврова были «знаковыми» — это понимал мудрейший Товстоногов, это понимал и он сам, и именно здесь таилась та ситуация заложника «у времени в плену», о которой много говорилось в предисловии к этой книге. Но если вспомнить цитату в неусеченном виде, она гласит: «Ты — вечности заложник у времени в плену». Это состояние Кирилл Юрьевич Лавров ощущал не только очень точно, но и очень остро…

Да, чему-то оно мешало, это состояние, но чему-то и помогало в постижении не только себя самого, своего места в жизни, но и в осознании многих современных проблем — неличных, а общественных, политических, относящихся к области — простите за высокопарность, которая здесь совершенно уместна, — Долга, Совести, Чести. Того этического комплекса, который Кириллом Лавровым был впитан с юности и сформировался в армии. Который на протяжении фактически всей его жизни ставил артиста и человека Лаврова перед вечным вопросом: «Кто, если не ты?..»

К слову сказать, по рассказу Натальи Александровны Латышевой, это была одна из главных личностных черт Ольги Ивановны, их с Кириллом Юрьевичем матери. Она была человеком с повышенным чувством ответственности, долга и до самых последних дней думала куда больше о людях, нежели о себе; о необходимости помогать им, поддерживать. Этим и жила…

В 1977 году в Большом драматическом театре состоялась премьера спектакля «Тихий Дон» по роману Михаила Шолохова.

Этот роман, на протяжении десятилетий вызывавший в советском литературоведении горячую дискуссию по поводу авторства М. А. Шолохова, отличается невымышленной мощью и составляет «золотой фонд» отечественной литературы. Георгий Александрович Товстоногов очень высоко ценил «Тихий Дон» и давно задумывался о перенесении романа на сценические подмостки. Инсценировку, как и в большинстве случаев, делали они вместе с Диной Шварц, консультируясь с живущей в Ленинграде дочерью писателя, кандидатом филологических наук Светланой Михайловной Шолоховой-Турковой. Эта очень трудная работа продолжалась почти два года — завершив в общих чертах инсценировку (а очень многое менялось и монтировалось уже непосредственно во время подготовки спектакля, с участием артистов), Георгий Александрович приступил к репетициям.

Кирилл Лавров играл старшего брата Григория, Петра Мелехова — роль во многом для него новую по характеру, по разнообразию и эмоциональности переживаний. И хотя Товстоногов с самого начала отверг мысль о том, чтобы строить инсценировку как семейную хронику Мелеховых, сцена, обозначенная режиссером как «Дом Мелеховых», становилась одной из центральных в спектакле. Потому что именно в ней завязывался один из главнейших смысловых узлов — распад некогда дружной и крепкой казацкой семьи, ее внутренний разлом. И здесь Олег Борисов (Григорий) и Кирилл Лавров (Петр) словно разворачивали перед нами всю «внутреннюю» историю взаимоотношений братьев. Начинался разговор с осторожной фразы Петра: «А не переметнешься ли ты к красным?», продолжался с возрастающим напряжением, вспыхнувшей почти внезапно дракой братьев, когда в них вдруг просыпалось нечто мальчишеское, словно показывающее нам, какими были они в детстве, а завершался приходом разгневанного отца и дружным смехом Петра и Григория… Но трещина уже образовалась и начала шириться — прежнего дома Мелеховых больше нет.

В своем Петре Кирилл Юрьевич Лавров раскрывал не только глубину сомнений и переживаний (не случайно именно он произносил поэтический текст «хора» после расстрела подтелковского отряда: «Над степью, покрытой нарядной зеленкой, катились тучи. Высоко, под самым кучевым гребнем, плыл орел. Редко взмахивая крыльями, простирая их, он ловит ветер и, кренясь, тускло блистая коричневым отливом, летит на восток, удаляясь, мельчая размером…»), но и упрямое мальчишество, и неизбывную доброту, и отчаянное желание увериться в сделанном выборе, и стремление бежать не только из дома, но и от себя самого…