Юрий Алянский - Театр в квадрате обстрела

Однажды, в сорок втором, в Колпино, в двух шагах от огненного рубежа, танцорам агитвзвода предложили выступить перед солдатами в минуты короткой передышки. Бойцы и артисты укрылись от огня на территории полуразрушенного завода. Танцевать предстояло… на поду огромной печи!

И вот начался этот танец в самом чреве печи, когда приходилось наклонять голову, чтобы не удариться о нависший сзади низкий свод, когда надо было укорачивать шаг, чтобы не столкнуть партнера с маленькой черной площадки, изъеденной огнем. Бойцы, возбужденные только что отгремевшим боем, растроганно смотрели на мальчиков, которые так рано узнали войну, на маленьких танцовщиц из прекрасного далекого дворца, шагнувших в самый огонь…

Помните сказку Андерсена?

И разве не правда, что сказки очень похожи на действительность?

В кочегарке Театра драмы имени Пушкина лежал на кровати человек. Его лицо и руки были покрыты дистрофическими язвами. Никто не поверил бы сейчас, что лицо это было красиво, что эти потемневшие руки со скрюченными пальцами привыкли к постоянной заботе и холе. Глядя на отросшую щетину ввалившихся щек, трудно было представить себе, что человек этот никогда не позволял себе выйти из дома иначе, как идеально выбритым, благоухая тончайшей мужской парфюмерией, вычистив ботинки до степени зеркальности.

Николай Владимирович Левицкий, начальник штаба МПВО театра, слег в середине роковой первой блокадной зимы. Он лежал в кочегарке, где температура воздуха держалась на несколько градусов выше уличной, и нервничал. Ему казалось, что огромный коллектив людей, живших и работавших в здании театра, остается беспризорным, недостаточно организованным на случай прямой опасности.

Возле Левицкого сидел один из бойцов пожарной сторожевой охраны, старый театральный суфлер Степан Андреевич Бутков.

— Как с дровами, Степа? — еле шевеля языком, спросил Левицкий.

— Опять ездили на Охту, — сказал Бутков. — Тяжело очень: в такой морозище самый ветхий деревянный домишко превращается в железобетон.

— Но ведь другого топлива нет…

— Нету, Николай Владимирович, — вздохнул Бутков. — А ведь жить-то надо, до самого нутра промерзли. Придется снова ехать. Вы-то как себя чувствуете, не лучше?

— Нет, Степа, не лучше.

— Не надо ли чего, пока я здесь, Николай Владимирович?

— Ничего не надо. Вот только не сходишь ли за кружкой, кипятку хочется попить.

— Сейчас, Коленька, я мигом…

Бутков поднялся и медленно вышел из кочегарки.

Прошло довольно много времени, а суфлер не возвращался. К постели Левицкого изредка подходили бойцы охраны, пожарные — взглянуть, как себя чувствует Николай Владимирович. Подходили, глядели с тревогой, серьезно и деловито, и отходили прочь.

— Что ж вы, черти, не можете своему начальнику даже кружки кипятку принести! — сказал, наконец, Левицкий. — Бутков уж с полчаса пошел и пропал!

— Сейчас, Николай Владимирович, принесем, — сказал один из пожарных. — А Бутков умер. Мы его уже и в морг отнесли.

Вскоре Левицкому стало еще хуже, и его определили в стационар, в «Асторию», с диагнозом: дистрофия второй степени. Он пролежал там около двух месяцев. Вернулся он в театр, когда уже совсем по-летнему пригревало солнце и в сквере перед театром упорно пробивалась к небу тощая, прозрачная трава. Левицкий неторопливо обошел вверенное ему здание со множеством лестниц и причудливых переходов, закоулков и тупиков. А потом сел за письменный стол в помещении парткома, где находилась его штаб-квартира и где стоял в углу военного образца вещевой мешок. Аккуратно, крупным, четким почерком — каждая буква стояла чуть наклонно, но самостоятельно, без «подпорок» — Левицкий записал на листке желтоватой бумаги имена умерших артистов.

Этот список время от времени пополнялся. Владимир Михайлович Фокин, брат известного балетмейстера. Александра Федоровна Грибунина. Федор Платонович Богданов. Евгений Павлович Студенцов. Ольгу Алексеевну Маркову нашли замерзшей в снегу на территории Сада отдыха. Артист вспомогательного состава, боец МПВО Николай Николаевич Рафанский имел обыкновение перед началом своего дежурства отправляться на Петроградскую сторону, где жила его слепая мать, и выводить старушку на бульвар Кировского проспекта, к памятнику «Стерегущему» — сын боялся оставлять ее надолго одну, беспомощную, в квартире; усадив старушку на обычное место возле памятника, Рафанский спешил назад, в театр; он так и погиб — по дороге на дежурство, на Кировском мосту, в виду всего города, под небом, которое по-прежнему угрожало его старушке матери, ждавшей его на бульваре, но ничем уже не грозило ему.

Левицкий исполнял обязанности начальника штаба МПВО театра с середины августа сорок первого года, с того момента, как основная часть труппы эвакуировалась в Новосибирск. А обязанности эти оказались необычными и требовали особых знаний, навыков, организационного дара. Возводя Александринский театр около ста лет назад, архитектор Росси никак не предполагал, что его детище, как, впрочем, и многие другие прекрасные здания города, окажется в квадрате обстрела дальнобойной артиллерии. И все же строил он Александринку основательно, возводил прочнейшие перекрытия и толстые стены. Теперь обитатели этого здания, может быть впервые, по-настоящему оценили прочность постройки. Здесь ютилось около двухсот человек: сотрудники Пушкинского театра — рабочие сцены и вспомогательных цехов и тридцать девять не уехавших в эвакуацию артистов-пушкинцев; композитор Борис Асафьев; пианисты Владимир Софроницкий и Александр Каменский; оперный певец Павел Андреев; виолончелист Даниил Шафран; многие артисты Театра музыкальной комедии. К бомбоубежищу театра были прикреплены и обитатели окрестных домов. Заботы о людях и об историческом здании занимали все внимание начальника штаба.

Надо было составить план работы по консервации и обороне театра. Создать внутренние резервы воды. Подготовить пожарный инвентарь. Проложить аварийный водопровод. Оборудовать бомбоубежище с учетом пребывания в нем женщин и детей. Организовать медпункт. Наладить радиофикацию здания. Следить за состоянием светомаскировки. Организовать лекции на политические темы и концерты для жителей соседних домов; перед ними выступали Горин-Горяйнов, Софроницкий, Шафран. В страшном декабре сорок первого года в фойе бельэтажа заиндевелой Александринки зазвучали мелодии Моцарта: Левицкий устроил концерт в ознаменование стопятидесятилетия со дня смерти великого композитора.