Юрий Алянский - Рассказы о русском музее

Если вы впервые входите в залы Русского музея — вам можно позавидовать, как завидуешь человеку, первый раз читающему «Онегина» или «Войну и мир», первый раз слушающему Чайковского, первый раз увидевшему «Броненосец „Потемкин“»… На вершины искусства радостно подниматься снова и снова. А первый «подъем» способен потрясти.

Ваше радостное изумление, впервые рожденное поэмой Лермонтова, балетом Прокофьева, пейзажем Левитана, с годами превращается в постоянную потребность все новых встреч с прекрасным. И если на разных этапах жизни снова и снова перечитываешь любимую книгу, из года в год слушаешь взволновавшую тебя симфонию, то возвращаешься и в Русский музей, где полотна и статуи, рисунки и гравюры сближают человека с красотой.

«Рассказы о Русском музее» — не путеводитель по музейным залам и не научное исследование. Автор не ставил перед собой задачи познакомить читателей со всеми собранными в музее произведениями. Да это было бы и невозможно: коллекции музея охватывают десять веков нашей культуры и насчитывают около трехсот тысяч экспонатов; а Экспозиция музея, включающая, разумеется, меньшую часть собранных сокровищ, занимает около ста пятидесяти залов… Рассказы посвящены лишь некоторым, произвольно выбранным произведениям, которые показались автору особенно интересными своими художественными особенностями и судьбами, порой — удивительными. Эта книга рассказов или, точнее, литературных этюдов навеяна таинственными и не таинственными историями из биографии всемирно знаменитой коллекции музея.

Истории эти выходят порой за пределы музейных залов. Русский музей делил со страной дни радости и потрясения великих бедствий. Экспонаты, как правдивые зеркала времени, отражали события эпохи, общественные сдвиги, ратные подвиги, борьбу идей. Самые благородные человеческие устремления и порывы, свершения и мечты навсегда остались жить в этих залах, запечатленные кистью живописца, резцом скульптора.

«Рассказы о Русском музее» вместили в себя творческие искания и далекие путешествия, кропотливые поиски и работы по спасению сокровищ. Искусство не замыкается в четырех стенах музея. Подобно всей человеческой культуре, оно становится мостом между прошлым, настоящим и будущим, между ушедшими и грядущими поколениями, между сердцем художника и сердцем зрителя. «Произведениями изобразительного искусства человек живет не только в залах картинных галерей и музеев, — писал народный художник СССР Сергей Тимофеевич Коненков. — Как ценен молчаливый разговор и наедине с самим собой, когда полотна и статуи оживают в сердце».

И если «Рассказы о Русском музее» хоть немного помогут оживить и продлить ваши чувства, рожденные встречей с искусством, — автор сможет считать свою цель достигнутой.

Белоколонный зал Русского музея наполнен светом, проникающим из старого Михайловского сада.

В этом зале с портрета смотрит на нескончаемую вереницу людей светлоглазый человек. Он сидит у стола. Стоячий воротник обрамляет снизу живое лицо. Взгляните на его руки они отдыхают, крепкие, сильные руки, не избалованные бездельем. В одной из них — карандаш. Будто заслышав чьи-то шаги, повернулся светлоглазый человек, чтобы взглянуть в лица своих далеких потомков.

Более ста лет смотрит с портрета французского художника Ш. Митуара Карл Иванович Росси, создатель Михайловского дворца, ставшего Русским музеем.

А старые клены Михайловского сада, заглядывая сквозь высокие окна зала, медленно кивают вершинами. Они помнят этого человека, чей гений заставил здесь груды камня подняться в прекрасный поэтический полет.

Росси впервые пришел в этот сад мартовским утром 1819 года — осмотреть полуразрушенные оранжереи. Архитектор что-то негромко говорил помощнику, тот делал пометки на листке бумаги.

В ту пору Росси был уже немолод — он перешагнул за сорок. В Россию Карло приехал восьмилетним беззаботным мальчиком с матерью, итальянской танцовщицей, мечтавшей стать звездой петербургского балета. Неаполь остался позади, и неведомая страна встретила мальчика дремучими сосновыми лесами, низким пасмурным небом, так непохожим на итальянское и превращающим морскую воду из лазурной в свинцовую.

Шли годы. Прима-балерине Гертруде Росси удалось покорить холодный Петербург. Увлеченная вихрем сценических успехов, она позабыла о сыне, препоручив его заботам других.

Живя близ Петербурга, в Павловске, Карло остался один. Он не знал своего отца. Теперь он терял мать. Придворные одержимого императора Павла, встречавшие юношу на четко разлинованных аллеях павловского парка, сторонились его: Павел недолюбливал иностранцев. И все-таки Карло захотел остаться в России навсегда. Новая родина приняла его. Люди, с которыми он будет работать, вологодские каменщики и охтинские столяры, станут называть его Карлом Ивановичем.

Великий зодчий ощутит теплоту этого имени, отеческое признание страны.

Его учителем стал архитектор Бренна. Росси проникал в законы искусства, все отчетливее понимал его логику. Юноша почувствовал, что архитектура — замечательное поприще человеческого гения, где искусство сливается с математикой, а строительное дело — с поэзией и мечтой.

Постепенно Росси все ближе подходил к убеждению, что здания должны быть связаны между собой общим решением, единой мыслью, так, как сделал это архитектор Тома де Томон, создатель Стрелки Васильевского острова. Росси восхищался Биржей и ростральными колоннами, у подножия которых шумел тогда петербургский порт. Когда Росси поручили капитальную реставрацию Аничкова дворца в Петербурге, здание это будто расправило крылья, украсившись двумя павильонами и оградой. Когда Росси предложили перестроить дворец на Елагином острове — родилась архитектурная композиция, включившая, помимо дворца, павильоны, оранжереи, пристань. Ученик превращался в мастера. Строитель — в художника.