Марина Райкина - Москва закулисная-2 : Тайны. Мистика. Любовь

— Нет, я сделал по-другому. Я поехал на кладбище. Там лежат моя мама и вторая моя мама — соседка, которая воспитала меня и моих детей. Я приехал к ним, убрал могилу. Я всегда так делаю, когда ситуация обостряется. А вот жена моя считает, что не надо хорониться, надо развеять прах свой по миру.

— Лучший друг призрака коммунизма — Фридрих Энгельс тоже так считал…

— Я понимаю. Но это прямо противоположно моему мнению. Я думаю, что моя любовь к земле русской слагается из памяти моей, могил бабушки одной, другой, отца моего, первой театральной учительницы, могилы моей мамы и второй моей мамы.

— Вы родственный человек?

— Да, я помогаю своим близким. Я взял в Америку своего трудно живущего племянника, чтобы он прожил месяц там и из интроверта, может быть, стал другим человеком. Я это сделал потому, что считал нужным это сделать. А близкие мои были уверены, что это показуха. Я помогаю своему двоюродному брату. Они говорили — опять показуха. Моим близким казалось, что вокруг меня одни холуи и подхалимы. И только одни они, то есть близкие, — носители истины обо мне, правдивого и трезвого взгляда.

— Судя по всему, у вас натянутые отношения с родными, детьми…

— Вот я сейчас вам объясню. Когда мой отец ушел от матери (мне было двенадцать-тринадцать лет), я испытал ни с чем не сравнимую физическую боль оттого, что у меня нет отца. Испытав эту боль, я думал, что никогда не смогу причинить ее своим детям. Вот в чем тут дело. И, несмотря на все мои грехи, романы, увлечения, я все равно возвращался в свое «стойло». Но по сути дела, можно сказать, что ложь никогда не проходит бесследно. Она отравляет жизнь.

— А кто вас обманул?

— Я обманул. Уходя куда-то и возвращаясь. Уходя и возвращаясь, я обманывал жену, детей, а главное — самого себя.

— И тем не менее я хотела бы знать, какова причина вашего ухода из семьи. Шерше ля фам?

— Нет.

— Тогда что?

— Дело в том, что в какой-то момент мне показалось, что не уважают того, что я делаю. Не уважают. Фамильярничают. Единственное, чего я не прощаю людям, — хамство в адрес моего дела.

— А что самое обидное сказали, например, ваши сын или дочь, чего вы не смогли им простить? Или забыть?

— Не в частностях дело, поверьте мне. И не в словах. Это означает, что они не ощущают себя связанными со мной, особенно Александра.

— Может быть, я заблуждаюсь, но мне всегда казалось, что в дурных поступках детей виноваты прежде всего родители, их воспитание…

— Я всегда воспитывал детей личным примером. Тем, как я жил. Что для меня было главным. Но мне однажды было сказано: «Ты же умрешь в одиночестве. И вообще квартира…» Я не говорю, хорошо это или плохо. Это, может, и есть ответ на вопрос, какое место я занимал в жизни моих близких.

— Благодарю за откровенность, я услышала конкретный пример. Иначе ваше состояние считала бы эмоциональным порывом: «Меня не уважают, не понимают…»

— Разве я произвожу впечатление эмоционавта? Когда такое случилось, во мне что-то умерло. Вот и все.

— Возможно ли предположить, что ваша жена оказала давление на детей?

— Дело не в том, кто на кого оказывал давление. Кроме того, дети взрослые люди: дочери тогда было — двадцать восемь лет, а сыну — тридцать четыре года. И, по сути, это было бы довольно банальным объяснением событий. Я, скорее, склонен в себе самом видеть причину.

— Скажите, пожалуйста, как давно испортились ваши отношения с женой?

— Уже очень давно.

— Олег Павлович, прожив большую жизнь, вы не допускаете мысли, что совместная жизнь как таковая, а точнее сказать, сильные чувства, обречена на гибель?

— Допускаю. Долгое время мне казалось, что мы будем жить с женой долго и умрем в один день. Но… есть главное, повторяю, это когда выражается неуважение в адрес дела, которым я занимаюсь. На это я реагирую жестко.

— Признаться, этот ответ меня не очень удовлетворяет… Рассказывают, что у вас с женой были красивый роман и совершенно необыкновенная, театральная свадьба. Жену подарили вам, как куклу, упакованную в коробку и перевязанную бантами.

— Это все так. Я не неблагодарный человек. Этого во мне нет. Мне кажется, я помню все доброе, что было у нас. Жена сделала максимум для того, чтобы я встал на ноги, когда у меня случился инфаркт, и многое другое…

Больше тридцати лет мы прожили вместе. Еще раз говорю — многое было прекрасно. Для меня худшие человеческие грехи — это когда люди забывают добро и родство свое…

— Расстаться — это было ваше обоюдное желание?

— Не совсем. Я поставил жену перед фактом.

— Представляю, какой для нее это был удар.

— Я не знаю, был ли для нее это удар, скорее неожиданность, потому что в конфликтах наших, доходя до предела, она нередко говорила: «Нам надо разойтись».

— Все же я хочу понять: что вызывало ее раздражение в этих конфликтах?

— Моя автономия.

— Расшифруйте, что это такое.

— Особенности моей профессии диктуют автономию человека, независимость его жизни.

— Как женщина, я понимаю вашу жену. Ей в отличие от вас сложнее начать новую жизнь. Вам не жалко ее?

— Да, ничего сказать не могу. Наверное, это надо было сделать раньше, десять лет назад. В этом моя вина перед ней.

— Олег Павлович, вы сталкивались с мнением: «Табакову захотелось молодую жену» — в общем, седина в бороду, бес в ребро и так далее?

— Знаете, у меня довольно регулярно была возможность «быть с молодой и красивой». Я, видимо, отношусь к категории тех «субъектов Федерации», которые не утратили привлекательного товарного вида.

— Да вы ходок, как я посмотрю…

— Да. Это, наверное, дано мне.

— Но Марина Зудина вошла раньше в вашу жизнь или после развода с Людмилой Крыловой?

— Нет, она была. Все и началось еще тогда, когда она училась у меня в училище. Но я никогда ничего не обещал.

Когда у меня случился инфаркт и я умирал, я перестал врать. Знаете почему?

— Почему?

— Потому что очень много запоминать надо.

— Интересно, как круг ваших знакомых оценил ваш поступок?

— С широко открытым ртом.

— Была подорвана репутация образцового семьянина? Или, напротив, все сказали: «Ну, у них все шло к разводу…»

— Я никогда не производил впечатления человека, у которого все к этому шло. Я тихушник. Я никогда не демонстрировал ничего. Это слагаемые моего характера, возможно, недостаток.

— А были среди друзей те, кто перестал подавать вам руку?

— Нет.

— Уйдя из семьи, вы делили имущество?

— Нет. Я купил жене квартиру. Все, что было, — оставил. Как можно делить то, что я покупал ей в свое время, — драгоценности, вещи какие-то. Но у меня есть комплекс вины своего отца, который оставил в свое время меня одного.

— Я чувствую, вы обижены на близких. Это значит, что вы не поддерживаете никаких отношений с ними? А у вас-то потребность общаться есть?