Марина Райкина - Москва закулисная-2 : Тайны. Мистика. Любовь

На все про все ушло чуть больше трех минут.

— Долго, — говорит Мокеев. — Сегодня мы технически пристраивали сцену. А так, я думаю, на минуту быстрее надо хоронить.

Философский смысл этих действий не обсуждается. Само собой разумеется, что Аросева в паре с Мишулиным гарантируют класс.

Ну и дела в «Сатире»: начинают макаронами, заканчивают похоронами.

Нет, что бы мне ни говорили, а звезды бывают разные. Наглые и скромные, расслабленные и закомплексованные, закрытые и эксгибиционисты. Но одна среди них, как белая ворона, не подходит ни под одно определение, не соответствует ни одному правилу. В ее исключительности, вполне возможно, и заключен секрет звездности. Инна Чурикова. От количества обрушившихся на нее в последние годы доказательств материального признания — всевозможные призы и премии — она почему-то не стала уверенней в себе и не рассекает по театральным коридорам с видом матронши, разукрашенной блестками и перьями. Потому что она

ЗВЕЗДА ИЗ ДРУГОЙ ГАЛАКТИКИ

Командирство отменяется — Подарок от президента — В любви, как в огне, брода нет

— Я хочу сказать о раздвоении своих чувств: с одной стороны, вы бесспорная звезда. С другой — совсем не звезда по жизни.

— Нет, не звезда. А ты мне объясни, что такое звезда? Как себя звезды ведут? Ты мне скажи.

(Через полчаса она получит наглядный ответ.)

— Вот несколько видовых признаков отряда звездунов. Во-первых, тусуются.

— Это я не люблю: время терять только. Я была на нескольких тусовках — там у всех белые глаза, все ищут бутерброд, как-то невнятно друг с другом разговаривают. Слишком много людей, дышать нечем. А чтобы встретиться с человеком, с ним же надо пообщаться так, чтобы потом вспоминать об этом. Почему мы в гости собираемся друг к другу? Чтобы думать потом о людях, а не только приятно провести вечер.

— Во-вторых, эти самые звезды одеваются у модных модельеров, даже если они им не нравятся.

— Вот я с Валей Юдашкиным познакомилась, и он мне очень понравился. Он модный? А мне кажется, он очень хороший человек, естественный, демократичный.

— А еще общаются только с модными людьми…

— Например, с тобой? Сейчас скажу — нет, мне не хочется общаться с модными людьми, чтобы быть звездой. У меня есть люди, которых я люблю. Во-первых, мои родные — замечательные люди. Я люблю родственников Глеба, которые живут в Свердловске: тетю Паничку, тетю Зишу, они такие талантливые женщины. С артистами общаюсь, конечно. Колечку люблю (Колечка — Николай Петрович Караченцов. — М.Р.).

— Но самое главное, можно сказать, отличительное качество звезды истеричность, склонность к публичным скандалам. Чтобы все поняли, что не кто-нибудь, а звезда идет по коридору.

(Через двадцать минут я увижу это в неприкрытом, практически исподнем виде.)

— Да нет… Кто же это у нас такие? Нет, зачем же я буду обижать людей? Я знала актрис, которые перед выходом непременно должны оскорбить костюмера, гримера или кто попадется под руку. Причем чем сильнее оскорбить, тем лучше. А потом на сцене играют таких добрых, прекрасных, милых. Мне это куража не принесет. Если я обижу кого-то, я же и расстроюсь.

— А как вы заводитесь на спектакль?

— А я и не завожусь. Я себя не насилую. Я просто должна быть собрана, хорошо себя чувствовать. Вот и все. Я поражаюсь Саше Абдулову, который уже с самого начала спектакля (речь идет о «Варваре и еретике». — М.Р.) должен быть в нервно-тревожном, предельном состоянии. Достоевского же играем.

(До спектакля с предельным состоянием его участников было недалеко.)

— Сколько было ролей, близких вам, и… ни одной премии. А тут — прямо противоположная вам натура Антониды Васильевны из «Варвара и еретика» — и в десятку: все награды ваши. А может быть, и не такая противоположная? Может, вы властная, как бабка в «Игроке»?

— Я не бабка. И не властная. Мне кажется, что эта женщина не глупая. Но и я не дурочка.

— Инна Михайловна, Глеб Панфилов, который знает вас лучше всех, сказал, что вы — «мягкая сила». И в этом, как мне кажется, вы похожи на своих героинь. Скажите, а вы могли бы в определенных обстоятельствах поступить так же, как они?

— Отравить мужа, что ли? Как Васса?

— Ну или принять христианство во имя любимого человека, как Анна Петровна в пьесе «Иванов»?

— Мне трудно оценивать себя с этой точки зрения. Но во всяком случае, я не отравила бы любимого человека, даже если бы он мне делал бесконечно больно. Я бы попыталась его понять.

— А повелевать, командовать любите?

— Командовать, приказывать — нет.

— Азартная? Страстная?

— Это мне свойственно.

— Актрисы не любят, и их можно понять, играть роли старше своего возраста. Вам неприятно играть старуху?

— Сейчас уже не неприятно. Хотя, когда я надеваю седой парик и черное платье, настроение немного портится: я сразу же ощущаю большой возраст, который на меня наваливается. Вообще-то я это уже проходила: я помню, как мне Глеб дал роль Анны в фильме «Валентина», там моей героине было сорок лет, а мне самой не было сорока. «Ну почему? Почему он дал мне роль этой пожилой тетеньки?» — думала я тогда. А одна женщина, глядя на мои страдания, сказала: «Господи, да это же такой прекрасный возраст».

— Инна Михайловна, а почему вы машину не водите? Все время хватаете такси, случайных леваков… По-моему, вы единственная актриса без колес.

— Знаешь, так судьба распорядилась: Борис Николаевич (первый Президент России. — М.Р.) подарил мне машину, и я ее уже приготовила, чтобы сесть за руль.

— Какая машина, если не секрет?

— «Жигуль». Семерка. Ее доделали, номер поставили… Я ведь училась, но это было очень давно. Я три раза сдавала. Но так сложилось, что меня всегда выручал Глеб, и он говорил, что из меня не получится хорошего водителя. А сейчас мне просто нужен человек, который бы натаскал меня. И я освою маршрут от дома до театра. А ты водишь? У тебя уже машина?

— Водить я умею. Но машину водит муж, внушая мне комплекс неполноценности.

— Вот, понимаешь, и у меня то же. Он мне говорит: «Ты можешь задуматься и врезаться». Причем мы вместе с ним закончили школу, у меня есть права, у меня нет страха, даже радостное чувство было, когда я садилась за руль. Теперь ты выйди, а я переоденусь. Ждите меня около гримерки.

И тут, в длинном, как кишка, коридоре Ленкома, возле актерских гримерок, прямо передо мной возникает долговязая фигура. Александр Гаврилович Абдулов, как есть, весь в исподнем времен Первой мировой войны (костюм у него такой на спектакле), кричит на весь коридор: «Что вы тут ходите? Вынюхиваете, подслушиваете. Во все дырки лезете. Хамы… Хамы!» Показательные выступления народного артиста достигают кульминации, когда перепуганные им и ничего не понимающие артисты выскакивают в коридор: «Что случилось?» «Да вот, ходят тут хамы, все подслушивают, вынюхивают. Охрана, выведите их! Выведите немедленно! Ну что вы смотрите?» Артистам явно неловко за его поведение. Лучшего доказательства звезданутости отдельных народных граждан, слишком далеких от народа, не найти. Но обсуждать с Инной Чуриковой подобные глупости не хочется. Хотя настроение…