Валерий Гаркалин - Катенька

В последний год XX века мне довелось поучаствовать в выпуске сразу нескольких премьер вне рамок службы. Судьба двух из них сложилась не слишком удачно, хотя обе постановки мне очень нравились, герои, которых я играл, были для меня новыми и по рассказам очевидцев я вполне успешно справился с ролями.

Одну из пьес написал взошедший в ту пору на наш театральный небосклон Евгений Гришковец. Она называлась «Зима» и мне досталась роль Солдата № 2. Моим партнёром стал тогда ещё не слишком известный, ныне, увы, покойный Андрей Панин. Поставил спектакль Виктор Шамиров в продюсерском центре «Аметист».

Работать с Андрюшой было подлинным профессиональным счастьем. Надо было всё время дотягиваться до его уровня, что, поверьте, было делом очень непростым. Его реакции всегда оказывались столь неожиданными и новыми, что у меня постоянно было ощущение свежести драматического материала. (Трагическая смерть Андрея потрясла меня, выбила из колеи надолго — список незаменимых, так рано ушедших из жизни, пополнился ещё одним артистом уникального, неповторимого дарования.) Спектакль же продержался несколько лет, но катался относительно мало и не был особенно любим публикой. Почему так произошло? У меня нет разумного объяснения. Что-то не сложилось. Хотя, повторяю, мне и пьеса, и постановка очень нравились. Я чувствовал себя вполне комфортно в рамках этого проекта. А ведь некоторые, более проходные вещи годами находят своего зрителя. Вот этим-то, повторю ещё раз, жестока, но справедлива антреприза: вещи, на которые не существует потребителя, не имеют права на жизнь. Каждый вступающий на зыбкий антрепризный путь, должен смириться со столь грустным, но безусловным постулатом.

Второй спектакль был по пьесе нашей с Катенькой любимой подруги Ганны Слуцки «Новый». Это был первый театральный опыт Тиграна Кеосаяна, прекрасного кинорежиссёра, с которым я много работал в кино. Делал проект Тигран в рамках собственной кинокомпании, что, возможно, было ошибкой. Я играл главную роль, тёзку Валерия. Вообще с пьесой «Новый», которая, на мой взгляд, является одной из лучших, глубоких и пронзительных произведений для театра нашего времени, у меня всю дорогу возникали какие-то проблемы, совсем от меня не зависящие. Ещё в начале 90-х годов, после отъезда Ганны из Союза, мы с Мишей Зонненштралем начали её репетировать. Миша придумал потрясающее решение, мы получали подлинное наслаждение от репетиций, спектакль обещал стать настоящим хитом. Но что-то не срослось в Театре Сатиры, спектакль не дали доделать и не выпустили к зрителям. Потом я сыграл десятки ролей в театре и кино, многие из которых — роли мирового репертуара. Но и сегодня я физически помню то ощущение времени (дело в пьесе происходит летом 1972 года, во время пожаров под Москвой), которое мне передал Миша Зонненштраль, а я пытался по мере таланта воплотить на сцене. И каждый раз вновь осознаю, как невосполнима потеря Миши для нашей сцены. Да его ли одного?..

К репетициям с Тиграном в свете вышесказанного я приступил с некоторой опаской. Как победить жившие во мне ощущения от некогда незавершённой, но очень любимой работы? Однако Тигран решил образ, да и всю пьесу совершенно иначе. Репетировать с ним было на редкость легко. Он, как и в кино, всегда знал, что хочет получить от актёров и добивался этого со всей присущей ему страстью.

Этот спектакль, не в пример «Зиме», очень нравился зрителям. Но сценическая судьба его также не сложилась. Тигран был занят своими проектами в кинематографе, к театральному прокату он не имел никакого отношения, а отдать своё детище кому-то чужому не решился. Спектакль был вскоре снят, о чём я жалею до сих пор. У него был огромный потенциал, он мог играться долгие годы. А когда теперь возникают разговоры о постановке «Нового», я понимаю, что Валерия мне уже не сыграть. Для меня там существует другая, возрастная роль. Моё время ушло. Но такова актёрская жизнь, рисковая и скоротечная.

Третий проект того года в корне отличался от всего, что я делал ранее. Я не имею в виду неожиданность литературного материала, новость актёрской задачи или иной режиссёрский взгляд на сценическое существование. Дело в том, что мой мастер по ГИТИСу Вячеслав Анатольевич Шалевич, у которого я ещё и работал педагогом на одном из его курсов, пригласил меня в Театр имени Рубена Симонова, который возглавил незадолго до того, сыграть роль Духова в пьесе «Козлёнок в молоке» Юрия Полякова. Ставил спектакль Эдуард Ливнев. Вячеслав Анатольевич не скрывал, что ему нужен единомышленник, да ещё и с раскрученным именем. Понятно, что я не только не мог отказать своему учителю, а почёл за честь принять участие в спектакле. Я уже давно его не играю, спектакль же до сих пор жив, что меня радует. Хоть чем-то я смог отблагодарить своего мастера за науку и заботу. А ведь очень многим я так и не успел отплатить за их участие в моей судьбе, и мне сегодня остаётся только глубоко сожалеть об этом.

Всю вторую половину 90-х годов меня достаточно активно снимали. Но повторить успех «Ширли-мырли» ни разу не удалось, да, вероятно, это было и невозможно. После картины Владимира Меньшова в сознании большинства кинорежиссёров я утвердился как актёр комический. Комедий же почти не снимали, а если и снимали, то они были очень далеки от совершенства. Две приличные работы в фильмах Тиграна Кеосаяна «Бедная Саша» и «Ландыш серебристый» — вот, собственно говоря, и всё, чем я могу похвастаться в это время. Хотя, повторяю, снимали меня много, настала эра сериалов, полезная для артистов с экономической точки зрения, но не слишком плодотворная в творческом плане. Времена, как известно, не выбирают.

В 2000 году мне присвоили звание заслуженного артиста России, как бы закрепив за мной мой профессиональный статус. Не могу сказать, что меня это не порадовало. Всё же гениально замечание, что не обращать внимания на награды гораздо легче, когда они у тебя есть.

К началу нового тысячелетия я оказался загружен работой по горло. Самолёты, поезда, гостиницы, съёмочные площадки мелькали перед глазами, сменяя друг друга, как в сбесившемся калейдоскопе. Сил, правда, ещё было много, работал я с удовольствием, множество поездок меня никогда не смущало, тем более если они были связаны со сценой и кинематографом. Пожалуй, единственное, что меня искренне огорчало, так это положение в моём родном Театре Сатиры.

После ухода из театра, а затем и смерти Валентина Николаевича Плучека (а для меня ещё и трагической гибели Миши Зонненштраля), театр осиротел и начал стремительно разваливаться. Я, не дай бог, не хочу сказать ничего плохого в адрес Александра Анатольевича Ширвиндта. Ему досталось очень тяжёлое хозяйство, и он пытается с ним справиться по мере сил и возможностей. Практически все стационарные репертуарные театры испытывали творческий кризис на фоне государственного дефолта и принципиального изменения экономической ситуации в 90-е годы, из которого пытались выбраться различными способами. Но далеко не всем это удалось и поныне, что неудивительно. Смена государственной формации, если, конечно, признать, что она произошла в России, кроме новых экономических отношений, что очевидно, потребовала и иного театра. Какого? Все вместе, с разной степенью успешности мы пытаемся разобраться в этом до сих пор.