Наталья Крымова - Владимир Яхонтов

В театральных школах мхатовского толка учили «естественности»; Яхонтов не почувствовал, что эти уроки ему нужны, и не воспринял их. В поведении Маяковского перед тысячной толпой они с Поповой увидели другую естественность и задумались о ее свойствах, как о свойствах искусства. К урокам Маяковского они отнеслись с величайшим вниманием.

Маяковский учил уважению к любым подмосткам, будь то сцена Бетховенского зала Большого театра, токарный станок, палуба корабля или просто стол в зале Зоологического музея МГУ.

Чувство, которое названо «уважением к подмосткам», вмещало и собственное достоинство, и сознание своей художественной миссии, и азарт — не только борьбы, но игры, в которой надо во что бы то ни стало выиграть.

Поэт-артист мастерски «обживал» любую площадку, делая ее для себя удобной, а себя в ней заметным и выразительным. За этой тонкой игрой поэта с пространством бдительно следил Яхонтов.

Надо уметь свободно жить под контролем тысячи глаз. Надо уметь слышать все звуки вокруг — и как бы не слышать их. Надо знать, когда аудитории следует дать паузу-передышку и с какого жеста или слова начать новое наступление. Надо не ошибиться в том, какую долю собственной усталости или, напротив, подъема можно включить в сценическое действие, усилив его таким образом. Надо точно знать, когда и как кончить выступление, и уйти так, чтобы это был уход с победой, чтобы по дороге домой собственное поведение на сцене не раскручивалось в голове мучительной кинолентой, на которой видны все ошибки. Надо на каждое выступление идти, как на экзамен или на бой, — предстоит убеждать, подчинять, заставлять себе верить. Недопустима даже мысль о возможном поражении.

Такие уроки преподавал Яхонтову Маяковский, и это была, кажется, единственная театральная школа, про которую актер никогда не сказал: «Не то!»

Что же знал о своем «негласном ученике» Маяковский? Вопрос крайне интересный, но, к сожалению, очень мало фактов, чтобы на него подробно ответить.

Из статьи Маяковского «Расширение словесной базы» (1927):

«Революция дала слышимое слово, слышимую поэзию. Счастье небольшого кружка слушавших Пушкина сегодня привалило всему миру. Это слово становится ежедневно нужнее. Повышение нашей культуры… придает растущее значение простому, экономному слову… „Жизнь искусства“, сравнивая кинокартину „Поэт и царь“ с литмонтажем Яхонтова „Пушкин“, отдает предпочтение Яхонтову. Это радостная писателям весть: дешевое слово, просто произносимое слово побило дорогое и оборудованнейшее киноискусство».

Этот лаконичный отзыв, да еще в контексте статьи о «слышимом слове», дорого стоил. Яхонтов знал его наизусть. Можно не сомневаться, знал он и выступление Маяковского «Летучий театр». Еще в 1918 году, понимая, что «коренная ломка существующего театра едва ли встретит всеобщее сочувствие, так как новый репертуар пока крайне ограничен, да и обработка вкуса, воспитанного старым, требует времени», Маяковский предлагал создать «Летучий театр» — «вольную организацию революционеров сцены, не связанных никаким громоздким техническим аппаратом, сосредоточивших все свое внимание на актерской игре и на словах, произносимых с подмостков». Поэт выступил с деловым предложением — предельно ограничить труппу, сделать бутафорию с таким расчетом, чтобы безо всяких трудностей брать ее в поездку, а главное, найти людей, «молодых актеров, режиссеров, поэтов, художников, видящих в работе своей не только службу, но и служение новому искусству». Поэт был уверен, что такая организация может помочь «развитию целого течения искусства».

Той же уверенностью было продиктовано создание в 1927 году театра «Современник» — его организаторы знали, что у них есть сильный единомышленник.

При встрече они здоровались. Яхонтов, из-за застенчивости, никогда не приближался первым. Маяковский подходил, спрашивал, как работается, каковы планы. Внимательно слушал, на прощанье крепко жал артисту руку, и они расходились.

Летом 1926 года они встретились в Ялте. Маяковский часто выступал, читал парижские стихи, стихи о Крыме. Яхонтов и Попова не пропускали ни одного выступления. Они видели Маяковского часто. Он сидел один на лавочке около гостиницы, ужинал за соседним столиком в ресторане. Всегда очень внимательно («длинно») смотрел. Яхонтов был уверен: «он присматривается к нашей паре». Как-то они проходили по садику гостиницы «Ялта» к себе домой. Маяковский сидел на скамейке. Остановил, спросил, когда идет «Пушкин», и пригласил зайти в гостиницу, почитать ему. «Я заметил, что у него перегоревший от курения рот». В гостиницу Яхонтов не пошел, постеснялся. Вообще рядом с поэтом он чувствовал себя, по его словам, так, будто рядом — Везувий.

Попова позже вспомнила еще: «В Москве Яхонтов как-то читал свою работу „Ленин“ в Доме печати… Я сидела в последнем ряду, за мной — проход у стены — из двери в дверь. Почувствовав, что позади кто-то стоит, — обернулась. Стоял Маяковский и слушал две первые части: „Коммунистический манифест“ и „Что делать?“ В. И. Ленина, смонтированные с его поэмой „Владимир Ильич Ленин“. Прослушав эти части, прошел тихо дальше и ушел. Возможно, что он знал, что именно в этих частях „много Маяковского…“».

На этом личные встречи обрываются.

О смерти Маяковского они узнали в тот день, когда сдавали спектакль «Война». Близкие Яхонтову люди говорят, что он пережил это событие «молча». Ни в дневниках, ни в письмах — ничего. Молчание. Но в письме Поповой такие слова: «Смерть Маяковского заняла сейчас в нашей жизни центральное место».

К этому стоит добавить то, что сохранила память писателя Льва Славина и его жены. 15 апреля 1930 года к ним раздался телефонный звонок. Яхонтов спросил:

— Вы слышали о несчастье?

— Да.

— У меня сегодня вечер в Доме печати, я не могу его отменить. Приходите, пожалуйста.

Они пришли. Яхонтов читал Маяковского. Им показалось, что тогда и произошел некий перелом — раньше в исполнении была некоторая грубоватость, крик, агитка. Теперь какой-то совсем другой Маяковский, сдержанный, трагический, почти неправдоподобно спокойный предстал перед слушателями.

Впечатление было огромным и новым, по остроте мало с чем сравнимым.

В тот ли вечер или в течение ряда подобных вечеров 1930 года, но действительно перелом произошел.

Прежде всего он был количественным.

В исполнении Яхонтова прозвучали все поэмы Маяковского: «Облако в штанах», «Флейта-позвоночник», «Люблю», «150 000 000», «Война и мир», «Про это», «Владимир Ильич Ленин», «Хорошо!». Стихи поэта артист стал включать почти во все свои программы, вплоть до «Настасьи Филипповны» — композиции по роману Достоевского «Идиот».