Александр Мацкин - Орленев

я вещь какая-нибудь?» Орленев спокойно ответил: «Нет, я вас

увезу как свою жену». Конечно, я не придала значения его сло¬

вам. ..».

На следующий день они снова встретились па той же ска¬

мейке в городском саду. В руках у Шурочки был том Достоев¬

ского. Для провинциальной девушки без образования, из бедной

семьи такой выбор чтения был тогда редкостью. Впечатлитель¬

ный Орленев заговорил о родстве их душ и без промедления, те¬

перь уже не шутя, предложил ей стать его женой, другом и по¬

мощником. Сперва она растерялась, но, посмотрев на Орленева,

на его сияющие глаза, неожиданно для самой себя дала согла¬

сие. И тогда, как пишет Н. П. Орленева в дополнениях к рас¬

сказу матери, «перед ними возникли непреодолимые препятствия.

Без согласия родителей «увезти» себя она не разрешила бы.

А препятствием были и разница в возрасте — тридцать лет — и

разница в среде,— от одной мысли, что Шурочка куда-то уедет,

став женой актера, родные пришли в ужас...».

Препятствия, как мы знаем, Орленева не пугали. На какое-то

время он уехал по своему очередному маршруту, у них завяза¬

лась переписка. Вскоре вернувшись, он застал Шурочку уми¬

рающей от тропической малярии. Потрясенный бедой Орленев

окружил свою избранницу такой заботой, которая не оставила

сомнения в его чувстве. Все перипетии этой любви, ставшей по¬

том привязанностью до конца жизни, легко проследить по пись¬

мам Орленева к Александре Сергеевне, она их тщательно сохра¬

няла, и вот они перед нами, сто тридцать одно письмо. Первое

датировано 15 июля 1916 года, последнее — 1928 годом2.

Любовь с первого взгляда — такое с ним случалось не раз.

Вспомните встречу с Назимовой в Костроме. Тогда он не рассуж¬

дал, он восхищался пленившей его красотой молодой женщины.

К этому добавьте еще и безотчетный профессиональный оттенок:

он сразу поверил в Назимову-актрису, умную и сильную парт¬

нершу. Ничего похожего на то, что произошло в Астрахани. Для

сорокасемилетнего Орленева, человека уже много пожившего,

Шурочка Лавринова была воплощением молодости, которая все

дальше уходила от него. Вы не найдете здесь элегии в духе из¬

вестных стихов Тютчева. Павел Николаевич и в этом возрасте

сохранил энергию чувств, ничуть не старческих. Ему казалось,

что союз с Шурочкой полностью вернет ему силы и вкус к жизни;

он не задумывался об артистических данных девушки, зачем ему

это, он видел в ней прекрасный образ семейного покоя и материн¬

ства. Знакомый с Орленевым по гастролям послереволюционных

лет актер П. К. Дьяконов в своих воспоминаниях пишет, что Па¬

вел Николаевич в Шурочке, молодой женщине цветущего здо¬

ровья, с пухлыми румяными щечками, нашел свою Регину,

к тому же — в отличие от ибсеновской — натуру самоотвержен¬

ную, готовую нести свой крест до конца3. Так ли это? В тот мо¬

мент, когда Орленев искал близости с Шурочкой, у него впервые

в жизни появилась серьезная и устойчивая потребность в осед¬

лости, доме и семье. Ему нужна была подруга, а не сиделка или

нянька. Может быть, он упустил свои сроки, да, пожалуй, упу¬

стил! Но он попытается... Какая же горькая ирония была в этой

попытке — неисправимый бродяга, человек без быта пытается

осесть, обосноваться, пустить корни в момент величайшей в исто¬

рии бури, ломающей все устои, задевшей существование всех и

каждого.

Пройдет почти год, пока он привезет молодую жену в Москву

и они поселятся на даче в Одинцове. Как ни торопит он собы¬

тия, есть обстоятельства, устранить которые сразу нельзя. Ока¬

зывается, когда-то, еще в прошлом веке, он состоял в церковном

браке и получить справку в консистории о разводе не так просто.

А он хочет, чтобы все было по форме и по закону. И привести

в порядок дом в Одинцове, чтобы там можно было жить с (мини¬

мальными удобствами, тоже нелегко — война идет уже третий

год. И Шурочка никак не оправится после тяжелой болезни. Тем

временем он кружит по России и пишет ей письма из Новорос¬

сийска, Вологды, Екатеринбурга, Тюмени, Барнаула, Челябинска,

Рязани, Архангельска, Витебска и — в коротких промежутках

между этими поездками — из Москвы. Письма нежные, трога¬

тельные и поражающие своей отрешенностью от всего на свете.

Не похоже на Орленева, но это так — мир его сузился, он и Шу¬

рочка, и ничего вокруг. Он не может и дня прожить без ее писем;

почта запаздывает и спешит за ним вдогонку. В Барнауле он

получает письма, адресованные в Тюмень, в Москве — адресо¬

ванные в Рязань.

Этот роман в письмах не очень богат содержанием и сводится

к одной, часто повторяющейся ноте: я очень по тебе соскучился

и считаю дни, когда наконец мы будем вместе. Скрашивает эту

однотонность только мечта о будущем; она, по старым орленев¬

ским масштабам, довольно скромная. 10 декабря 1916 года он пи¬

шет из Архангельска: «Дорогая моя и любимая! Сижу и все

время думаю о нашем будущем... Здесь в Архангельске и хо¬

лодно, и ветрено, это ведь у самого Белого моря. А я мечтаю

о Черном море в Крыму, куда мы с тобой из Астрахани отпра¬

вимся: там рай земной, там солнце яркое и фиолетовые горы, и

воздух весь там благоуханиями напитан! Там в декабре тепло, и

в январе в конце цветут фиалки». Они поедут туда — отогреть

души: он после архангельской стужи, она после астраханской

промозглой сырости. Мечта эта не сбывается, Орленев не может

нарушить контракты и сорвать назначенные гастроли, и только

с весны 1917 года начнется их совместная жизнь.

И сразу меняется характер их переписки. Раньше были только

мечты и признания, теперь появилось и спасительное чувство

дома: ему есть куда вернуться, его ждут, он кому-то нужен!

«Пришел сейчас из театра, играл «Привидения». Весь разбитый,

измученный и таким одиноким чувствовал себя»,— пишет Орленев

из Белгорода в апреле 1917 года. И в эту минуту отчаяния он об¬

ращается к жене-другу, «душе кристально-чистой», и так раду¬

ется переменам в своей жизни («сердцем всем затрепетал»), что

слова, которые он знает, кажутся ему слишком бедными для его

чувства («слова все потерял, которыми хотел бы высказать тебе

все, все»). Его исповедь становится теперь более деловой, он рас¬

сказывает Шурочке о своих новостях и планах и не приукраши¬

вает невзгод, которые терпит во время своих скитаний. Путь его

лежит далеко, все дальше и дальше от Москвы.

В конце августа он добирается до Черного моря, правда, это

не благословенный Крым с январскими фиалками, а Батум, где

он задыхается от тропической жары и не может найти себе при¬