Александр Мацкин - Орленев

после спектакля приходил в себя. Совсем по-другому он чувство¬

вал себя, когда играл Карамазова. «Настроение у него было доб¬

рое, слегка приподнятое,— вспоминает Вронский.— «Исповедь

горячего сердца» — монолог в первой картине, который длится бо¬

лее получаса, не отнимал у него силы, и в дальнейших картинах

он не чувствовал никакого упадка энергии» 23. Так было в поздние

годы, так было и в ту костромскую осень, когда он встретил На¬

зимову и, обжегшись се холодом, все свое нерастраченное чув¬

ство отдал Достоевскому и его герою. Внезапная и пока еще не

нашедшая ответа любовь открыла ему заповедный мир Карама¬

зова; исиоведыическое, проникнутое автобиографическими моти¬

вами искусство Орленева расцветало от таких жизненных встря¬

сок. Раскольникова ему надо было понять и к нему привыкнуть —

там была теория, тайна, эксперимент, а здесь была сама при¬

рода — вздыбленная, разъятая, бедственная, но близкая ему

в каждом ее движении. И от избытка чувств ему хотелось как

можно чаще играть Митю Карамазова, играть повсюду, куда

только его не позовут, и, конечно, в Петербурге у Суворина, где

ждали его возвращения.

До того как попасть в Петербург, он постранствовал по про¬

винции: из Костромы поехал в Вологду, город своей артистиче¬

ской юности,— к антрепренеру Судьбинину. И здесь успех

у него был шумный — он играл Карамазова и стал готовить роль

Гамлета в переводе Полевого. Работать он согласен был с утра

до ночи: «хотелось все больше и больше развернуть себя»,— пи¬

сал Орленев об этой осени 1900 года. Сильное чувство не давало

ему ни минуты покоя, от рассудительного профессионализма,

как-никак нажитого им за годы скитаний, теперь не осталось и

следа, планы у него были романтически дерзкие, и ему казалось,

что все задачи ему по силам. Он начнет с Гамлета... Пока что он

с самозабвением играл Карамазова, из Вологды на какое-то время

вернулся в Кострому, потому что здешняя публика «еще не пере¬

смотрела» все его спектакли. Из Костромы отправился в Рязань,

куда зачем-то приехал уже очень знаменитый Шаляпин. Они

были давно знакомы и относились друг к другу с интересом, но

без особого расположения; их беседы обычно заканчивались ссо¬

рами, что не мешало им спустя какое-то время встречаться как

близким друзьям.

Поезд из Рязани в Москву уходил в семь часов утра, и всю

ночь оба актера провели на вокзале. «Шаляпин... был в ударе.

Мы говорили с ним об искусстве... и выпили весь буфетный конь¬

як». В это время Орленев уже получал большие гонорары и тра¬

тил их с такой щедростью, что на переезды из одного города

в другой у него никогда не хватало денег. Его транспортировка

входила в обязанности антрепренеров, они вели расчеты между

собой по принципу «наложенного платежа». О кутежах Орленева

в артистической среде ходили легенды, он сам о себе впоследствии

писал, что тогда, в начале века, был «пропитан насквозь Дмит¬

рием Карамазовым, его удалым духом». Но это была удаль озор¬

ная и остроумная, без меланхолии и вспышек мрачности, которые

позже (впрочем, это случалось и раньше) отравляли его сущест¬

вование.

В Петербург он попал в самом начале 1901 года. До того

к нему в Кострому приезжал Набоков и по поручению Суворина

предложил вернуться в его театр. Орленев нетерпеливо ждал

этого приглашения, а получив его, закапризничал и стал дикто¬

вать свои условия — вернуться он согласен, но уже на особом по¬

ложении гастролера, с другой оплатой и обязательной «красной

строкой» на афише. Суворин, несмотря на недовольство в труппе,

принял этот ультиматум, и 26 января 1901 года в Театре Литера¬

турно-художественного общества состоялась премьера «Братьев

Карамазовых». До начала гастролей в столице у Орленева остава¬

лось несколько свободных дней, и он решил провести их с поль¬

зой. Еще во времена «Федора» он сблизился с известным петер¬

бургским литератором Акимом Волынским; теперь с чьих-то

слов он узнал, что этот почитатель его таланта пишет книгу под

названием «Царство Карамазовых». Роль свою Орленев изучил

досконально, часто ее играл, играл с подъемом, и все-таки

в чем-то сомневался; ведь среди его консультантов серьезных зна¬

токов Достоевского на этот раз не было. А невыясненных вопро¬

сов у него накопилось много, вопросов, касающихся даже стили¬

стики романа.

Он, например, не мог понять, почему в авторских замечаниях

но поводу Мити так часто встречается слово вдруг, особенно ча¬

сто в сцене допроса, такой важной для его концепции роли:

«И вдруг ему показалось что-то странное...» (стр. 528); «—Что

это вы, господа? — проговорил было Митя, но вдруг, как бы вне

себя, как бы не сам собой, воскликнул громко, во весь голос...»

(стр. 528); «Молодой человек в очках вдруг выдвинулся впе¬

ред...» (стр. 528); «Он помнил потом... что ее вдруг увели, и

что опамятовался он уже сидя за столом» (стр. 545); «Мите же

вдруг, он помнил это, ужасно любопытны стали его большие пер¬

стни, один аметистовый, а другой какой-то ярко желтый...»

(стр. 545); «—Так он жив! — завопил вдруг Митя, всплеснув ру¬

ками» (стр. 546); «Митя вдруг вскочил со стула» (стр. 546);

«— Господа,— вдруг воскликнул он...» (стр. 549); «— Видите,

155

господа, вы, кажется, принимаете мепя совсем за иного человека,

чем я есть,— прибавил он вдруг мрачно и грустно» (стр. 550);

«Проговорив это, Митя стал вдруг чрезвычайно грустен»

(стр. 551); «И вдруг как раз в это мгновение разразилась опять

неожиданная сцена» (стр. 551); «—А ведь вы, господа, в эту ми¬

нуту надо мной насмехаетесь! — прервал он вдруг» (стр. 562)

и т. д.24.

И сколько еще других определений импульсивности, внезап¬

ности, неподготовленности, непредумышленности реакций и по¬

ступков Мити (в один миг, в одно мгновение, как подкошенный

сел, сорвался с места и пр.) разбросано на этих страницах. Что

стоит за этими повторениями? В чем здесь тайна? Это ведь не

просчет гениального писателя. Это его сознательный выбор, это

как бы постоянный рефрен, варьирующий по разным поводам ав¬

торскую идею. Орленев пошел к Волынскому и поделился с ним

своими недоумениями и догадками, и тот, удивившись чуткости

актера, дал ему прочесть написанную летом 1900 года четвертую

статью из его цикла «Царство Карамазовых», посвященную

Дмитрию Карамазову. Там были такие строки: «Все у него со¬

вершается вдруг, внезапно, неожиданно. Почти везде, где явля¬

ется в романе Дмитрий, художник употребляет это слово «вдруг»,

передающее темп его жизни, это бурное половодье чувств, кото¬