Александр Мацкин - Орленев

В воспоминаниях Бунина о Чехове есть интересная запись, тоже

относящаяся к осени 1901 года: «До моего приезда в Ялте жили

Дорошевич, умом которого восхищался Чехов, и артист Орленев,

которого он считал талантливым, по беспутным; последнего я за¬

стал» 2. Чехов знал слабости Орленева, да, он был человек ветре¬

ный, увлекающийся, неустойчивый, годы беспорядочной богемной

жизни не прошли для него даром. Но в его непутевости была

черта, которую он не переступал,— он не обижал слабых, он заде¬

вал сильных, в нем было больше рыцарственности, чем необуздан¬

ности, говоря по-карамазовски — больше гимна, чем позора.

В одном из ранних писем Чехова, датированном 1883 годом,

сказано, что у русского актера все есть, кроме одного —

внутреннего джентльменства, то есть интеллигентности, воспи¬

танности духа. У Орленева при всем его легкомыслии и браваде

эта воспитанность была, и потому с таким трудом добытая им

свобода часто казалась ему обременительной. Ведь нельзя жить

в атмосфере вечного крохоборства, выматывающих душу закулис¬

ных дрязг, бессовестного антрепренерского торга. И он снова и

снова решал уже не раз решенный вопрос — как быть дальше,

как распорядиться собой?

С Чеховым он особенно не откровенничает, держится свободно,

по подтянуто, почтительно-влюбленно, без намека на фамильяр¬

ность. И все-таки Чехов видит, что у Орленева бывают тяжелые

минуты сомнений. Он приходит в гости, приходит чаще всего по

вечерам и, рассказывая,— играет; его памяти нужен только не¬

большой толчок. Одна веселая сценка, другая, третья, и все из

актерского быта — запас анекдотов у него неистощимый. Но

когда наслушаешься этих анекдотов, становится грустно — ни¬

щета, водка, трактирные нравы, разбитые судьбы, бесприютная

старость. И это ведь не древняя история, это сегодняшний день,

к которому причастен и Орленев. Он посмеивается, посмеивается

и вдруг виновато улыбнется. Чехов замечает эту улыбку и мягко

говорит, что ему надо пойти в хороший театр. Ведь он человек

современный, и репертуар у него современный, зачем же ему

держаться за рутину и предрассудки, зачем делить судьбу со слу¬

чайными людьми. Орленев неуверенно возражает, спор у них не

получается. Он принял все решения, но твердости в его позиции

нет; все обдумав и взвесив, он и теперь не знает, что для него

лучше — оседлость или бродяжничество?

В Ялте в те же годы (осень 1901 и 1902-го) он часто встре¬

чается с Дорошевичем, отношения у них близкие, и Орленев в от¬

крытую делится с ним сомнениями относительно своего будущего.

Взгляд на гастролерство у знаменитого столичного фельетониста

другой, чем у Чехова. Дорошевич говорит Орленеву: «Ведь вы не

сами захотели быть гастролером, а вас случай создал; ну и поль¬

зуйтесь им, как судьбою своей. Будьте одиноким, разъезжайте и

диктуйте законы»3. Слова не только лестные, в них есть еще

ореол романтики, на которую так падок Орленев. Ездить и дикто¬

вать законы! Ничего лучшего и не придумаешь, пусть все ос¬

тается так, как оно есть!

Гастролерство Орленева продолжается и захватывает новые

пространства. Раньше он ездил по губернским и уездным горо¬

дам, теперь он забирается в глушь, на десятки верст в сторону от

железной дороги. Параллельно, как только у него появляется но¬

вая роль, он ездит в уже знакомые большие города, где у него

есть своя аудитория. Слава его растет, гонорары тоже, антрепре¬

неры за ним охотятся и не отказывают в деньгах. Однажды, из¬

державшись, он вместе с Назимовой надолго застрял в Италии на

озере Комо и для надежности обратился сразу к трем русским

антрепренерам с просьбой о помощи. Они немедленно откликну¬

лись (каждый прислал но пятьсот рублей), и, не зная куда ему

ехать раньше, он решил сперва вволю погулять в Италии. Гулял

он с такой удалью и размахом, что Назимова сбежала от него

в Россию, а он почему-то очутился в Вене, откуда с грехом по¬

полам добрался до Екатеринослава, поскольку оказалось, что та¬

мошний антрепренер первым выслал ему деньги.

Орленеву нравился такой веселый разгул и ничем не стеснен¬

ная свобода, но он платил за это дорогой ценой. Вот один из не¬

приятных аспектов его гастролерства. Со времен «Царя Федора»

все новые работы Орленева шумно обсуждались в газетах, у него

было много недоброжелателей, но даже те, кто плохо к нему от¬

носился, не проходили мимо его ролей. Теперь, в годы скитаний,

он сыграл гимназиста Алексея в пьесе Найденова «Дети Ваню¬

шина» и Актера в горьковском «На дне», и роли эти не вызвали

отклика, что, безотносительно к их удаче или неудаче, повергало

его в уныние. Злая ругань была ему гораздо слаще, чем глухое

молчание; из всех форм непризнания он считал самой худшей —

безразличие.

Еще обидней было, что Горький и Найденов, с которыми он был

так хорошо знаком, не откликнулись на его игру в их пьесах. Чи¬

татель, вероятно, помнит, что по совету Орленева и ссылаясь на

него Найденов обратился к Суворину с предложением поставить

его пьесу; премьера состоялась в Петербурге в Театре Литератур¬

но-художественного общества в декабре 1901 года, на несколько

дней раньше, чем в Москве у Корша. С тех пор прошло три чет¬

верти века, и «Дети Ванюшина» все еще держатся в нашем ре¬

пертуаре. Но в сценической истории пьесы, в эстафете сменяю¬

щихся актерских поколений игра Орленева не оставила сколько-

нибудь заметного следа.

В мемуарах он ссылается на такую деталь. У автора в первом

действии Алексей Ванюшин за утренним чаем, убедившись, что

никто не подглядывает, вынимает из кармана карточку неизвест¬

ной зрителю женщины, долго ее рассматривает, целует и потом

достает из ранца (как никак он гимназист!) карандаш и, вполго¬

лоса декламируя, записывает на оборотной стороне карточки

стихи, возможно, заимствованные в каком-нибудь «Чтеце-декла-

маторе». Орленев для большей экспрессии играл эту сцену по-

другому — он срывал с руки манжет и на нем торопливо, как бы

импровизируя и боясь упустить вдохновение, записывал те же

альбомпые стишки как дань своему чувству4.

Согласитесь, что эта деталь, какой бы психологический смысл

Орлеиев ей пи придавал, в масштабе всей роли, я уже не говорю

пьесы,— второстепенного значения. Между тем в истории вражды

и распада семьи Ванюшиных он видел трагедию, затронувшую

целый слой русского общества. И не случайно во время амери¬

канской поездки 1905—1906 годов говорил, что цель его гастро¬

лей — познакомить зрителей в Соединенных Штатах с классиче¬