Татьяна Москвина - Культурный разговор

– Не пользуешься социальными сетями?

– Нет. У нас дома и Интернета нет. Я не горжусь этим, просто нет – и нет.

– О секретах: само по себе название мало что значит – ну Гамлет, ну Макбет, важно же, как это вывернуть-повернуть. А ходишь ли ты в другие театры?

– Очень редко. Не потому что я такой тонкий и ранимый, увижу, что плохо, – и расстраиваюсь, а потому… потому что правда расстраиваюсь. Или не везет мне, не туда попадаю, и не хочется ходить. Я вот всегда приходил на спектакли Джорджа Стреллера, у меня такая компания.

– А Лев Додин в твоей компании?

– Конечно, но когда Малый драматический был на гастролях и Данила Козловский меня приглашал, у меня тоже были спектакли. Кстати, Данила, если ума хватит, а мне кажется, ума хватит, может дать серьезную заявку на лидерство в своем поколении, если это ему нужно. Возможно появление настоящего артиста.

– Додин строит свой театр несколько десятилетий, и я поражаюсь этой воле. И воспитывает все новых и новых актеров, ведь новые молодые модные фигуранты, Боярская, Козловский и другие, – его дети. Но что касается Козловского, пока не сошла миловидность, определить масштаб актера трудно. Больно хорошенький.

– Хорош. Не хорошенький – хорош.

– Чистый принц, а когда есть эта «принцевость», дело о таланте несколько запутывается. Придется подождать лет двадцать.

– Был же в Москве Мочалов, в Петербурге Каратыгин, один – весь природа-расприрода, другой – принц, тоже неплохо было.

– Многие, знаешь, любят таких актеров, чтоб как в «Горе от ума» – «и сам плачет, и мы все рыдаем…» Я все вспоминаю спектакль «Театрального товарищества 814», где ты играл Чацкого, было это…

– Не надо, давно было, давно.

– На другом историческом фоне, как говорится. (Премьера «Горя от ума» состоялась в сентябре 1998 года . – Т.М. ) С удовольствием вспоминаю я этот спектакль, он, по счастью, был снят, остался для истории, а не всегда судьба так доброжелательна.

– Ты вспомни, какое время было, хорошо, нашлись тогда спонсоры, ведь вообще ничего не снимали, мы сами сняли.

– И «Калигулы» Фоменко нету?

– И Калигулы нету, с любительской камеры, из центра, какие-то кусочки. Очень жалко.

– А спектакль “N” по дневникам Нижинского?

– Тоже целиком нет, какие-то фрагменты для передач, тогда еще, если помнишь, на телевидении иногда были передачи о театре, сейчас уже этого в помине нет. Хоть на радио есть.

– Тебя радио еще не уговорило что-нибудь почитать? Есть возможность записать любимые стихи, прозу, остаться для архива.

– Я тебе хочу сказать, что мне это дело очень нравится. Мы в театре сейчас занимаемся поэтическим вечером. Название достаточно скучное, но мы его, естественно, хотим сделать как спектакль. Тема – первая волна эмиграции, это Ходасевич, Бунин, Набоков, Гиппиус, Георгий Иванов, Саша Черный. Восемь или девять имен у нас получается. Я обалдел, какие все-таки у них прекрасные стихи и как мало мы их знаем. Меня эта работа очень увлекает, и у меня такое ощущение, что люди почему-то опять хотят слушать стихи. Я разговаривал с Александром Филиппенко, мы хотели с ним, чтобы мой духовой оркестр (в последнее время Олег Меньшиков протежирует духовому оркестру, выступая с ним в представлении «Оркестр мечты. Медь». – Т.М .) играл «Ревизскую сказку» Шнитке, а он читал Гоголя, «Мертвые души». Как-то это у нас сошло на нет, уже, честно говоря, не помню почему. Ему идея понравилась, а я-то просто горел этим. Но, может, мы еще вернемся к этой идее… Я стал спрашивать Филиппенко, как дела с чтецкими программами, он говорит, вы не представляете, было лет десять – гроб. Никому не надо. Какие стихи, какой там Зощенко! А сейчас идет просто какой-то накат волны, люди хотят слушать стихи, хоть по бумажке стой читай – все равно полные залы.

– Правда, лучше стало. А что, в этом поэтическом вечере ты выберешь одного героя или нескольких?

– Принцип такой, берется один герой, и читают его и о нем несколько человек. Конечно, хотелось бы каждое стихотворение сделать маленьким спектаклем, но не всегда это получается и не всегда это нужно. Мы перемежаем стихи мемуарной прозой – и Ирины Одоевцевой, и Василия Яновского, из книги «Поля Елисейские». Он пишет, например, про Георгия Иванова – я снимаю шляпу перед ним как перед поэтом, но более аморальной личности я в жизни не видел… Бунин у него смешной – он ненавидел смерть, возмущался фактом существования смерти до дрожи, до истерики. Берем мемуары не для поисков жареного, а чтоб были видны люди, которые вот – ходили по земле…

– Бунин отчаянно ругал коллег, Блока называл – «лакей с лютней».

– Да, добрый был дядя.

– Так, это все интересно, но это пока планы, а мы вернемся к тому, что уже есть. Заметное событие случилось и для театра Ермоловой, и для театральной Москвы – я имею в виду весеннюю премьеру спектакля «Портрет Дориана Грея», спектакля большого, технически сложного, с Меньшиковым в роли лорда Генри. Занято там множество актеров разных возрастов, спектакль совершенно опирается на Оскара Уайльда, буквально воспроизведен весь сюжет и все персонажи. Твоя ли это была инициатива или пришел с идеей постановки режиссер?

– У меня этот роман давно вызывал жгучий интерес. Я даже одно время, когда думал о своем дебюте в кинематографе в качестве режиссера, думал именно об этом романе очень серьезно. По определенным причинам не получилось, и может быть, правильно, что не получилось. Первый фильм – «Портрет Дориана Грея», ну это…

– Наглость какая-то.

– И наглость, и нереально. Невыполнимая задача, мне кажется, или выполнимая на уровне, на котором наш кинематограф блистательно существует на сегодняшний день. Плюс у меня такая ситуация образовалась в театре – спектакль для Гафта и Андреева по Чехову, «Язычники» по пьесе Яблонской, молодежный спектакль «Снегурочка» с группой «Неприкасаемые» – и когда пришел Саша Созонов с идеей «Портрета Дориана Грея», это как-то ловко замкнуло ситуацию, я подумал, с этим можно стартовать. Есть уже какой-то репертуар. Созонов пришел с этими техническими идеями, экранами, микрофонами – мне ненавистными в общем-то, я и до сих пор не понимаю, почему по сцене нужно ходить с гарнитурой, вроде бы до сих пор никто не жаловался на меня, что не слышно. Но тут все вертится, гремит, наверное, так необходимо. Потом режиссер рассказал мне про портрет, как это будет. Я спросил – как делать портрет, что, выйдет художник Бэзил в беретке? И он объяснил про графику на экране, что будет световой образ. Я считаю, на сегодня он немножко недоработал с портретом, с его изменениями, надо бы больше искажения, чтоб люди реально вздрагивали… Экран придумал не Созонов, экран в театре использовал еще Всеволод Эмильевич Мейерхольд, который, кстати, работал в этом здании на Тверской, 5, но мне понравился подход режиссера именно к этой вещи. Это не на поводке у моды, что вот, сейчас все так делают, но соединение современных технологий именно с этим материалом, с «Портретом Дориана Грея», мне показалось правильным.