Джон Гришэм - Вне правил

— Позвольте, я угадаю, — говорю я. — Вы верите в свою правоту.

— Да, черт возьми, верю. И намерен довести дело до конца. Я могу добиться обвинительного приговора.

— Конечно, можете, ведь обвинительный приговор намного важнее справедливости, — замечаю я, сохраняя удивительное самообладание. — Давайте, добейтесь обвинительного приговора. А потом еще десять лет будут тянуться апелляционные суды, пока Гарди будет сидеть в камере смертников, а настоящий убийца разгуливать на свободе. Затем на какого-нибудь федерального судью снизойдет озарение, и Гарди с помпой освободят. И тогда и прокурор, и судья предстанут полными кретинами, и все из-за происходящего в данный момент.

— Я хочу продолжать процесс, — произносит Гувер как заезженная пластинка.

Но я не унимаюсь:

— Думаю, что обращусь в прессу и предоставлю результаты анализа ДНК. Они об этом тут же раззвонят, и вы оба будете выглядеть как пара клоунов, продолжающих процесс. А Джек Пили тем временем скроется.

— Откуда у вас образец его крови? — спрашивает судья Кауфман.

— В прошлую субботу он подрался в баре «Блю-энд-Уайт», и ему разбили лицо. Это сделал парень, работающий на меня. Я лично вытер кровь с его кулака и отправил в лабораторию вместе с образцом волоса, который изъял раньше.

— Это подтасовывание улик, — предсказуемо замечает Гувер.

— Так предъявите мне обвинение или бросьте обратно за решетку. Твоя вечеринка закончилась, Дэн, пора завязывать.

— Я хочу видеть результаты анализа ДНК, — вмешивается Кауфман.

— Я получу их сегодня. Лаборатория находится в Сан-Диего.

— Тогда я объявляю на это время перерыв в заседаниях.

В тот же день судья и прокурор тайно встречаются. Меня не приглашают. Нормы процессуального права запрещают такие тайные встречи, но такое случается. Этим ребятам нужно выработать стратегию выхода, причем быстро. Теперь они не сомневаются, что я действительно душевнобольной и запросто могу обратиться в прессу с результатами анализов. В этот критический момент их больше волнует политика, нежели истина. Все, что им нужно, — это сохранить лицо.

Мы с Напарником возвращаемся в Город, где я провожу остаток дня, занимаясь другими делами. Я уговариваю лабораторию отправить результаты анализов судье Кауфману по электронной почте, и к полудню он знает правду. В шесть вечера мне звонят. Джека Пили только что арестовали.

На следующее утро мы встречаемся в кабинете Кауфмана, а не на открытом судебном заседании, как следовало. Прекращение уголовного дела на открытом судебном заседании было бы скандальным для системы, поэтому судья и прокурор сговорились сделать это за закрытыми дверями и как можно быстрее. Я сижу за столом рядом с Гарди и слушаю, как Дэн Гувер, запинаясь, зачитывает ходатайство о снятии обвинений. Я сильно подозреваю, что Гуверу ужасно хочется продолжить столь дорогой его сердцу процесс, в свою правоту на котором он так сильно верит. Но Кауфман сказал «нет»; сказал, что эта маленькая вечеринка закончилась и лучше обойтись малой кровью, поскорее избавившись от такого неуправляемого ублюдка и его придурковатого клиента.

Когда все бумаги подписаны, Гарди обретает свободу. Последний год он провел в жестокой тюрьме — мне ли не знать! Но для невинного человека провести в тюрьме всего год — настоящее чудо при нашей системе. Тысячи таких томятся там десятилетиями, но это уже из другой оперы.

Гарди совершенно сбит с толку, не знает, куда идти и что делать. При выходе из кабинета Кауфмана я даю ему две двадцатки и желаю удачи. Его, не афишируя, отвезут в тюрьму забрать свои вещи, а оттуда мать отправит его в какое-нибудь безопасное место. Мы больше никогда не встретимся.

Он не благодарит, поскольку не знает, что сказать. Обниматься с ним на прощание мне не хочется, ведь душ вчера он не принимал, но мы все-таки коротко обнимаемся в узком коридоре под взглядами двух помощников шерифа.

— Все позади, Гарди, — несколько раз повторяю я, но он мне не верит.

Слухи о происходящем уже просочились, и на улице собралась толпа. Жители Майлоу никогда не поверят, что близняшек Фентресс убил не Гарди, какие бы доказательства им ни предъявили. Вот что происходит, когда полицейские действуют по наитию и копают не в том направлении, контролируя слухи и подключая прессу. На ранней стадии к ним присоединяется прокурор, и вскоре все превращается в организованное и полулегальное линчевание.

Я проскальзываю в боковую дверь, где меня уже ждет Напарник. Никакого сопровождения нам больше не полагается, и при отъезде фургона от здания суда нас забрасывают помидорами и яйцами. Я покидаю Город, как всегда, с помпой.

Богатые люди обычно не попадают в камеру смертников. Линка Скэнлона, однако, сия участь не миновала, хотя в нашем Городе вряд ли отыщется и пара людей, которых бы это расстроило. У нас проживает около миллиона человек, и когда Линка окончательно признали виновным и увезли, практически все так или иначе этому только порадовались. Наркобизнесу был нанесен серьезный удар, правда, он быстро оправился. Закрыли несколько стриптиз-клубов, к восторгу многих молодых жен. Родители девочек-подростков почувствовали себя спокойнее за безопасность дочерей. Владельцы крутых спортивных автомобилей тоже вздохнули с облегчением, потому что автоугонов стало на порядок меньше. Но больше всего приговору Скэнлона обрадовались правоохранители и наркополицейские, рассчитывавшие на резкое падение уровня преступности. Их ожидания оправдались, правда, скоро все изменилось.

Беспристрастное жюри присяжных приговорило Линка к смерти за убийство судьи. После того как Линк оказался в камере смертников, адвоката, возглавлявшего его защиту, нашли повешенным. Полагаю, городская Коллегия адвокатов тоже вздохнула с облегчением, когда его упрятали за решетку.

По зрелом размышлении следует признать, что кое-кому Линка сначала недоставало, и таких людей наберется несколько сотен. Это и гробовщики, и стриптизерши, и поставщики наркоты, и владельцы автомастерских, где угнанные машины разбирались на части, да мало ли… Но теперь все это не важно. За шесть лет, что Линк провел в тюрьме, ему удалось восстановить большую часть своего бизнеса, и он продолжал руководить им из-за решетки.

Ему всегда хотелось только одного — быть гангстером в стиле Капоне с вечной жаждой крови, насилия и безудержного обогащения. Его отец был бутлегером и умер от цирроза печени. Мать часто и неудачно вступала в новые браки. Лишенный нормальной семьи, Линк с двенадцати лет болтался на улице, где преуспел в мелком воровстве. В пятнадцать лет он уже сколотил собственную банду, которая промышляла продажей в школах марихуаны и порнографии. В шестнадцать лет его арестовали и сделали внушение, положившее начало продолжительному и весьма бурному роману с системой уголовного правосудия.