Джеффри Хадсон - Экстренный случай

Хендрикс проверил, есть ли пленка в фотоаппарате, жестом попросил меня отступить в сторону и сделал три снимка в разных ракурсах.

— Амбулаторная карточка при вас?

— Нет, она у Старика. У меня на руках только заключение врача из неотложной помощи. Клинический диагноз — смерть в результате кровотечения из влагалища, осложненного соматической анафилаксией.

— Соматическая анафилаксия? С чего бы?

— Выше моего понимания.

Тут еще кто-то вошел в комнату. В этом человеке, лысом и сутулом, я сразу же узнал Лиланда Уэстона. Уэстону за шестьдесят, он уже собирался на пенсию, но, несмотря на согбенную фигуру, в нем чувствовалась известная сила и энергия. Уэстон быстро пожал руку мне, затем Хендриксу, который откровенно обрадовался, увидав его. Уэстон взялся делать вскрытие сам. Начал он с того — как и всегда начинал на моей памяти, — что раз пять обошел вокруг стола, внимательно вглядываясь в тело и что-то бормоча под нос. Наконец остановился и посмотрел на меня.

— Вы осмотрели ее, Джон?

— Да…

— И что же вы заметили?

— Она недавно потолстела. Это видно из того, что на бедрах и на груди у нее обозначились подкожные белые рубцы. И вес явно избыточный.

— Отлично. Еще что-нибудь?

— У нее интересное распределение волосяного покрова. Блондинка, а на верхней губе темный пушок. И такие же темные волосы на руках. Реденькие и очень тонкие, будто недавнего происхождения.

— Отлично! — кивнул Уэстон. Губы его чуть тронула улыбка — хитрая улыбочка старого учителя, экзаменующего прежнего ученика.

Он приступил к аутопсии. Движения его были быстрыми и точными. Он установил рост девушки — один метр шестьдесят два сантиметра и ее вес—62 килограмма. Принимая во внимание количество потерянной жидкости, вес значительный. Уэстон записал эти цифры на доске и сделал первый надрез. Его руки слегка дрожали, но движения были удивительно точны и быстры. Когда он вскрыл брюшную полость, оттуда хлынула кровь.

— Живо! — сказал он. — Отсос.

Хендрикс принес отсос. Скопившаяся в брюшной полости жидкость исчерна-красного цвета была удалена и измерена в бутыли. Всего набралось около трех литров.

— Жаль, что у нас нет истории болезни, — сказал Уэстон. — Интересно знать, сколько единиц ей влили в приемном покое?

Количество крови у среднего человека равно приблизительно четырем с половиной литрам. Если такое количество ее скопилось в брюшной полости, значит, где-то имело место прободение.

— Странно, — заметил Уэстон, взвешивая щитовидную железу на руке. — По-моему, она весит граммов пятнадцать, не больше. — Вес нормальной железы двадцать — тридцать граммов. — Впрочем, отклонение от нормы допустимое. — Он разрезал железу. Ничего необычного мы не увидели.

— Анафилаксия, — сказал Уэстон, осматривая легкие. — Причем постоянная. Интересно знать, к чему у нее была повышенная чувствительность? — Потом он перешел к сердцу. — В полном порядке!

В порядке были и все остальные органы, пока мы не дошли до матки. Уэстон взял ее в руку, повернул, и мы увидели разрез, рассекавший эндометрий и мышечную ткань. Это объясняло скопление крови в брюшной полости.

Но меня смутило другое — размер. Он никак не вязался с беременностью, тем более четырехмесячной..

Внутри матка была выскоблена достаточно хорошо и осторожно. Прободение, по-видимому, произошло под конец операции.

— Тут поработал не абсолютный профан, — заметил Уэстон. — Человек этот по крайней мере знает основные принципы.

— Если не считать прободения.

— Ладно, теперь мы по крайней мере убедились в одном — она не произвела операцию сама.

Это был существенный момент. Большой процент тяжелых кровотечений из влагалища бывает вызван попыткой женщины самой избавиться от плода, однако в данном случае это исключалось, поскольку тут необходим был полный наркоз.

— Как, по-вашему, — спросил я, — похоже, чтоб она была беременна?

— Сомнительно, — ответил Уэстон. — Весьма сомнительно.

Вошел служитель и, обратившись к Уэстону, спросил:

— Можно зашивать?

— Да, — ответил Уэстон. — Пожалуйста!

Я повернулся к Уэстону.

— А мозг?

— На это нет разрешения, — ответил он.

Следственные власти, требуя вскрытия, редко настаивают на исследовании мозга, кроме тех случаев, когда имеется подозрение на психическое заболевание.

— Но казалось бы, что такая семья, как Рендалы, — с медицинским уклоном…

— Видишь ли, Дж. Д. был целиком за. Тут дело в миссис Рендал. Она категорически запротестовала.

Он вернулся к изъятым органам. А я ушел: я видел то, что хотел видеть, и с удивлением убедился, что на основании состояния жизненно важных органов нельзя утверждать, что Карен Рендал была беременна.

Мне не так-то просто страховать свою жизнь. Как, впрочем, и большинству патологоанатомов. Страховые компании содрогаются при виде нас: мы отпугиваем их тем, что постоянно соприкасаемся с туберкулезом, злокачественными опухолями и разными смертельными инфекционными болезнями. Нет, на нас много не заработаешь! Насколько мне известно, лишь один человек встречается с еще большими трудностями при страховании своей жизни — это некий биохимик по имени Джим Мэрфи. В молодости Мэрфи был полузащитником в команде Йельского университета и входил в сборную восточных штатов. Это само по себе немалое достижение, но оно тем более потрясает, если вы знаете Мэрфи и видели его глаза. Мэрфи почти слепой. Он носит очки с толстенными линзами и ходит, понурив голову, словно под тяжестью своих очков. Он и вообще-то видит плохо, но стоит ему разволноваться, и он начинает натыкаться на предметы. На первый взгляд трудно поверить, что Мэрфи когда-то был талантливым полузащитником. Чтобы понять секрет его успеха, надо видеть его в движении. Мэрфи настолько быстр, что у него даже речь похожа на стенографическую запись, словно ему некогда вставлять предлоги и местоимения. Он доводит до исступления своих секретарш и лаборанток не только манерой говорить, но и открытыми окнами. Мэрфи требует, чтобы окна были распахнуты настежь, даже зимой.

Когда я вошел в его лабораторию, расположенную в одном из крыльев родильного дома, она оказалась заваленной яблоками. Яблоки лежали на холодильниках, на столах для реактивов, на письменных столах, заменяя собой пресс-папье, обе его лаборантки, одетые под халатами в толстенные свитеры, дружно ели яблоки.

— Всё жена! — сказал Мэрфи, пожимая мне руку. — Специализируется! Хочешь? Сегодня угощаю двумя сортами. Вкусно! Правду говорю.

— Некогда, — сказал я. — Мэрф, мне нужна твоя помощь.

— Язва, наверное, — сказал Мэрфи, выбирая себе новое яблоко. — Парень ты нервный. Вечно куда-то спешишь.