Лев Пучков - Убойная сила

– Да, складно, – задумчиво пробормотал бригадир, – складно… – И вдруг спохватился:

– Кстати! Вот старый осел! – Он хлопнул себя ладонью по лбу. – А где этот твой коммерческий директор проживает?

– Луначарского, 70, – сообщил я, будучи уверен, что Белому только что подкинули «дезу» на этот счет. И уточнил для пущей важности:

– И заметьте: такими бабками ворочает, а маскируется под скромнягу, сволота! Домик средненький такой, мусор кругом, в козьей душегрейке ходит…

– Как, как? Луначарского, 70?! – медленно переспросил бригадир. Что-то в его тоне мне здорово не понравилось. Чего это он?

– Точно, – подтвердил я, – Луначарского 70. А что, собственно, вам… – и осекся. Показалось мне, что бригадира сей момент хватит «кондратий». Но только в первый момент показалось: нахватав полную грудь воздуха. Белый внезапно зашелся в припадке дикого веселья. Он охал, икал, хохотал навзрыд и бил ладонями по столу, сползая с табурета на пол.

Я был удивлен и обескуражен. Ну ничего, совершенно ничего не приходило на ум хоть сколько-нибудь толковое, чем можно бы объяснить внезапно обуявший хозяина приступ веселья! «Может, началось? – подумал я растерянно. – Чердаком двинулся?!»

Отсмеявшись, бригадир подошел к окну и, стукнув по стеклу, помахал призывно кому-то во дворе.

Спустя пятнадцать секунд в зал вошли два пенсионера, безвылазно торчавшие у ворот, и встали по обеим сторонам у двери. В руках у них солидно поблескивали лаком деревянных частей новенькие «мосберги». Когда бригадир успел вооружить дедов, ума не приложу: насколько я помню, они всегда прекрасно обходились без стволов.

У меня тоскливо заныло в низу живота, а в голове самопроизвольно застрял запоздалый вопрос: ну и где же я так лоха-нулся?!

Укоризненно покачивая головой. Белый выступил с речью:

– Этой ночью в нашем городе не бьыа ограблена ни одна солидная хата, малыш. Редкий случай! Были два «скока» у вокзала – но там заявленная сумма в обоих случаях не более четырех «лимонов» деревянными… Луначарского, 70… Луначарского, 70 – это дом, который я строю для Вовкиной матери – отделочные работы остались… А вот тот, что в заячьем душегрее, с бакенбардами – это сторож! Ха! Так это ты там развлекался?! Стекла выставил, котов с банками подбросил… Слушай, а на хера ты сапоги оставил?!

Я сидел ни жив ни мертв, затаив дыхание и боясь пошевелиться. Вот это подстава!!! Дар речи у меня пропал намертво – в таком дерьме мне еще ни разу в жизни бывать не доводилось.

– Ну да хер с ними, с сапогами, – бригадир подался вперед через стол и выставил на меня указующий перст. – Ты лучше скажи, сынок – откуда дровишки?! Лучше сам скажи…

Когда «духи» пытают наших пленных, они жгут их раскаленным железом, потихоньку режут разными способами и посыпают раны всякой дрянью – например, солью или перцем.

Иногда, если нет нужды заполучить какую-либо информацию, а просто охота позабавиться, они обдирают у пленных плоскогубцами крайнюю плоть с члена: маленькими кусочками – дерг! дерг! дерг! Это у них в шутку называется «обрезанием». Я ничего не выдумываю. Спросите у специалистов по обмену: при обмене по формуле «труп на труп» иногда попадаются тела наших бойцов с неровно удаленной, будто обкусанной крайней плотью.

Таким же способом чеченские умельцы кромсают уши, язык и ноздри нашим пацанам. От избытка чувств они вытворяют такие вещи или просто скуки ради, я не знаю – никогда не задавался целью выяснить, какими мотивами данные особи при этом руководствуются.

Это, конечно, ужасно. Нормальный человек, выдержав такое и оставшись в живых, весь остаток жизни будет носить в себе память о страшных муках, как глубокую незаживающую рану.

Но плоть – это общеизвестный факт – обладает гораздо более выраженной тенденцией к регенерации, нежели психика. Кровь сворачивается, образуется корка, затем рубец, постепенно и он рассасывается – при умелом и своевременном лечении. А вот психика человечья зачастую трансформируется совершенно необратимо и лечению не поддается. К глубокому сожалению, никто еще не сумел вывести универсальную формулу, позволяющую с точностью до микрона определить запас прочности человеческой психики. Зато очень давно придумали пытки психологического характера.

Целью подобной пытки, как правило, ставится получение какой-нибудь информации либо принуждение пытаемого к совершению определенных действий – тут все ясно, никаких экспериментов. Суть эксперимента заключается в том, что палач чисто эмпирически устанавливает, насколько высок предел запаса прочности психики жертвы.

Это своеобразный побочный эффект подобного рода развлечений. От того, насколько ярко он проявляется, зависит – выдержит жертва испытание и даст палачу то, что ему нужно, или… или же у нее, жертвы, в какой-то момент «эксперимента» безвозвратно «уедет крыша»…

Наручники я надел сам. Потому что Белый бросил их мне, дедам велел хорошенько прицелиться и задушевно сообщил, что если на счете «пять» я не окольцуюсь до последнего щелчка в положении «руки за спину», мне для начала прострелят обе ноги.

Я пожалел свои ноги и легкомысленно окольцевался, поскольку еще не знал, что в подвале бригадирова дома есть бочка.

– Пытать тебя я не стану, – успокоил меня Белый, когда мы спустились в подвал после продолжительной и бесплодной беседы. – Я тебя слишком уважаю, чтобы заставлять корчиться от боли и терять человеческий облик. Ты и так все расскажешь – вот, у меня здесь кое-какое приспособление имеется, – бригадир ласково похлопал ладонью по краю бочки и загадочно усмехнулся, – для особо одаренных деятелей! Рекорд – 24 минуты. То есть, когда это было в последний раз, я получил то, что хотел, уже через 24 минуты после начала экзекуции. – Бригадир еще раз похлопал по бочке и подтолкнул меня к ней, задушевно посоветовав:

– Давай, полезай! А то тебе прострелят плечи…

Я пожалел свои плечи, поскольку все еще не уловил смысл происходящего, относя то, что со мной проделывал бригадир, не более чем к маразматическому припадку.

Старики тут же шустро принялись за работу, а бригадир по ходу дела комментировал процедуру. Вот она, эта процедура.

Сначала на бочку водружают бетонную плиту весом что-то около центнера, так, чтобы с краю оставался крохотный просвет. Затем в этот просвет под давлением подают воду из шланга до тех пор, пока бочка не наполнится до краев. В плите дрелью просверлено отверстие, в которое вставлена пластмассовая трубка от капельницы – один конец трубки свисает в бочку на 25 – 30 см, другой торчит наружу.

Вот, собственно, и все. Просто и со вкусом.

– Минут через пятнадцать я спущусь, пообщаемся, – доносится снаружи через просвет глухой голос бригадира. – Не скучай!