Дик Френсис - Крысиные гонки

Даже ради Нэнси служитель не позволил Чантеру подняться по лестнице, ведущей на трибуну для владельцев и тренеров. Мы смотрели заезд внизу. Чантер стоял рядом и через равные интервалы бормотал ругательства в адрес “вонючей буржуазии”.

Колин Росс закончил вторым. Зрители возмущенно орали и рвали билеты. Нэнси выглядела так, будто к этому давно привыкла.

В перерыве между двумя следующими заездами мы сидели на траве, и Чантер, пользуясь тем, что его никто не перебивал, сообщил нам свои взгляды на зло, которое представляют собой деньги, расизм, война, религия и брак. Это был обычный банальный треп, ничего нового. И я сидел и молчал. Во время своей проповеди Чантер дважды, без предупреждения и не переставая говорить, протягивал руки и клал их на грудь Нэнси. И оба раза, не удивляясь, взяв за запястья, она сбрасывала руки с груди. Ни он, ни она вроде бы не считали, что такие действия нуждаются в комментариях.

После очередного заезда, в котором Колин пришел третьим, Чантер заявил, что у него пересохло горло. И мы покорно последовали за ним в бар, чтобы он смазал пересохшие голосовые связки. Там сверхзанятая барменша налила нам три стакана кока-колы. Чантер тут же занялся своим стаканом, так что платить пришлось мне, что можно было предугадать заранее.

Бар был наполнен наполовину, но большую часть пространства и внимания захватил высокий, грубоватого вида мужчина, говоривший с сильным австралийским акцентом. Нога у него была в гипсе, очевидно недавно наложенном, потому что повязка отсвечивала белизной, и он стоял, опираясь на костыли, с которыми явно не умел обращаться. Его громкий смех перекрывал гул голосов в зале, и он то и дело извинялся за то, что наталкивался на посетителей.

– Я еще не привык висеть на этих штуковинах, понимаете…

Чантер рассматривал его с таким же видом, с каким вообще глядел на мир – с откровенным неодобрением.

Здоровенный австралиец подошел к случайным знакомым и стал объяснять, что с ним случилось.

– Поверите ли, не могу сказать, будто я жалею, что сломал лодыжку. Самое лучшее вложение капитала в моей жизни. – Он громко и заразительно захохотал, и многие в баре усмехнулись. Но, конечно, не Чантер. – Понимаете, я только неделю назад застраховался, и тут сломал ногу на этих ступеньках. Представляете, я получил за это тысячу фунтов стерлингов. Ничего себе подбадривающее лекарство от перелома, а? Тысяча чертовых фунтов за то, что пролетел по ступенькам вниз, но не вверх же! – Он опять громко захохотал, радуясь своей шутке. – Теперь выпьем, и пойдем поставим ложечку этой манны небесной на моего друга Кенни Бейста.

Я вздрогнул и посмотрел на часы. Приближалось назначенное время – три тридцать. Кенни явно не посоветовал своему австралийскому другу не рисковать и не ставить на него. Но это абсолютно не мое дело. Сказать ему об этом было бы худшей услугой Кенни Бейсту.

Здоровенный австралиец повис на костылях и заковылял из бара, два его приятеля последовали за ним. Любопытство в Чантере преодолело неприязнь к деньгам.

– Кто, – спросил он, ни к кому не обращаясь, – дал этому шизику тысячу фунтов за сломанную лодыжку?

– Новый страховой фонд. Его создали специально для тех, кто ходит на скачки, – улыбнулась Нэнси. – Если произошел несчастный случай, фонд выплачивает им деньги. Я в подробностях не знаю, но слышала раза два, как люди говорили.

– Страховка – это аморально, – проговорил Чартер и, проскользнув за спину Нэнси, положил руки ей на живот. Нэнси отбросила их и шагнула в сторону. По-моему, я не очень успешно справлялся с обязанностями телохранителя.

Нэнси заявила, что именно этот заезд она хотела бы посмотреть как следует, и, оставив Чантера у подножия лестницы проклинать буржуазию, уверенно двинулась вверх. Я, не спрашивая разрешения, последовал за ней. Остаться с Чантером? Такое развлечение не привлекало меня.

Поглядев сбоку в программу заездов, которую держала Нэнси, я узнал, что Кенни Бейст будет скакать на лошади по кличке Рудиментс: номер седьмой, принадлежит герцогу Уэссексу, тренер Энни Вилларс. Потом появился Кенни в оливковой рубашке с серебряным поясом и в серебристой шапочке. Когда лошадь проводили перед трибуной по оливковой траве, у меня мелькнула мысль, что герцог Уэссекс выбрал цвета, которые так же легко отличить на скаковой дорожке, как уголь в темную ночь.

– Как провел Рудиментс последнюю скачку? – спросил я у Нэнси.

– Хм-м? – рассеянно промычала она, все ее внимание сосредоточилось на ярко-розовой с белым форме брата. – Как вы сказали? Рудиментс?

– Да. Я привез на скачки Кенни Бейста и Энни Вилларс, поэтому мне интересно.

– А, понятно. – Она поискала в программе сведения о Рудиментсе. – Последний раз… он выиграл. Перед этим – тоже выиграл. А еще раньше пришел четвертым.

– Это хорошая лошадь?

– По-моему, более или менее. – Она сморщила нос в улыбке. – Я же говорила, что вы не останетесь равнодушным.

– Всего лишь любопытство, – покачал я головой.

– Это то же самое.

– Он фаворит?

– Нет, фаворит – Колин. Но... посмотрите на то большое табло, видите?.. Рудиментс на втором месте по ставкам в тотализаторе. Он идет примерно три к одному.

– Что ж... – протянул я. – А что значит поставить на лошадь?

– Это значит заключить на нее пари. Этим занимаются букмекеры. Коли на то пошло, то это же делает и тотализатор.

– А если человек не букмекер, он может сам заключить пари?

– Конечно. Зрители так и делают. Предположим, букмекеры предлагают ставку три к одному, а вы не уверены, что эта лошадь победит. Тогда вы можете сказать своим друзьям, что предлагаете четыре к одному, и они заключат пари с вами, потому что вы даете больше. И, кроме того, в таких случаях не надо платить налог на сделанную ставку, потому что это пари между частными лицами.

– А если человек ошибся, и лошадь выиграла, то он платит друзьям в четыре раза больше, чем была их ставка?

– Конечно, платит.

– Понимаю, – сказал я.

Теперь я и вправду понимал. Эрик Голденберг на последних соревнованиях, договорившись с Кенни Бейстом, что тот проиграет, провел как раз такую операцию, о какой рассказывала Нэнси. А Кенни Бейст выиграл, и Голденбергу пришлось выплатить большие деньги. И они еще не успокоились после такого провала, и все утро сегодня спорили, повторить попытку или нет.

– Колин надеется выиграть этот заезд, – заметила Нэнси. – И я тоже.

“Вот удача для Бейста, если Колин выиграет”, – подумал я.

Это была скачка на семь фарлонгов: лошади с места развивали скорость до тридцати миль в час. Когда они завернули в дальнем конце скаковой дорожки, идущей по кругу, я Рудиментса не увидел и только на последних ста ярдах различил Кенни среди всадников. Все произошло очень неожиданно: он оказался прижатым к белым брусьям ограждения скаковой дорожки, и у него не было пространства обойти Колина Росса по прямой.