Дик Френсис - Предварительный заезд

– А в одном вы ошиблись, – заявил Стивен. – Он знает вас. Он сказал, что вы участвовали в скачках в Пардубице, в Чехословакии, и помнит, что вы пришли третьим. Мне показалось, что он доволен тем, что встретится с вами.

– Очень мило с его стороны, – скромно сказал я. Но Стивен все испортил.

– Русские пользуются любой возможностью, чтобы поговорить с людьми с той стороны. Очень уж редко им это удается.

Бодрость Стивена передалась мне. Мы договорились встретиться завтра утром у гостиницы.

– Когда поедете на автобусную экскурсию, – сказал он, прощаясь, остановитесь на площади Дзержинского. В центре памятник Дзержинскому на высоком пьедестале. На этой площади большой детский магазин. А про соседнее здание гид вам наверняка ничего не скажет. Так вот, это Лубянка.

Около гостиницы стояли свободные такси, но ни один из водителей не говорил по-английски, не понимал слов "британское посольство" или не мог разобрать адрес, написанный английскими буквами. Может быть, меня и поняли, но отказались везти. Так или иначе, мне пришлось пойти пешком. Продолжал валить сырой снег, и под ногами была слякоть. Когда я прошел полторы мили, мои ботинки насквозь пропитались ледяной жижей, а настроение стало мерзким.

Следуя инструкциям Стивена, я нашел лестницу и спустился на набережную. Слева от меня возвышались темные тяжелые здания, а справа тянулся высокий – по грудь – парапет. Когда я достигтаки ворот посольства, из сторожевой будки вышел русский солдат, преградивший мне дорогу.

Произошел странный спор, в котором ни один из собеседников не понимал ни слова другого. Я тыкал пальцем в циферблат своих часов, в дверь посольства, повторял, что я англичанин и даже готов был перекреститься. Наконец русский охранник с сомнением на лице отступил на шаг и позволил мне пройти.

Огромную дверь посольства передо мной без всякого волнения распахнул швейцар в темно-синей униформе, украшенной позолоченными галунами.

Вестибюль, лестница и многочисленные двери, открывшиеся моему взору, были богато отделаны полированными деревянными панелями и элегантными лепными карнизами. Прямо напротив двери стоял большой, покрытый кожей стол, за которым сидел дежурный. Рядом стоял еще один человек – высокий, худой и меланхоличный. Его седоватые волосы были тщательно зачесаны назад.

Темно-синий швейцар помог мне освободиться от пальто и шапки, а сидевший за столом осведомился, чем может быть мне полезен.

– Мне назначил встречу атташе по культуре, – ответил я.

Седовласый человек склонил голову, как цветок под порывом ветра, с дежурной улыбкой сообщил, что он и есть атташе по культуре, и протянул мне вялую руку. Я как можно теплее ответил на приветствие. Атташе пробормотал что-то банальное насчет погоды и воздушного путешествия. Очевидно, в это время он решал, что я собой представляю, и пришел к благоприятным выводам, ибо внезапно в нем проснулось обаяние и он спросил, не хочу ли я осмотреть посольство прежде, чем мы перейдем в его офис, где нас ждет выпивка. Его офис, пояснил атташе, располагался в отдельном здании.

Поднявшись по лестнице, мы совершили экскурсию по залам посольства и должным образом оценили туалет с лучшим в Москве видом на Кремль. Атташе, представившийся как Оливер Уотермен, болтал с таким видом, словно ежедневно водил посетителей по этому маршруту. Возможно, так оно и было. Закончив осмотр, мы перешли через двор в одноэтажный корпус более современного вида, который занимали застеленные коврами одинаковые офисы. Там мы сразу же получили по большому стакану со спиртным.

– Ума не приложу, что мы можем сделать для вас, – сказал хозяин, усевшись в глубокое кожаное кресло и указав мне на такое же. – Мне кажется, что эта суета вокруг Фаррингфорда – просто много шума из ничего.

– Хотелось бы надеяться, – ответил я.

– Я уверен, – тонко улыбнулся Уотермен. – Дыма без огня не бывает, а мы не видели даже искорки.

– Вы сами беседовали с тремя русскими наблюдателями? – решил я взять быка за рога.

Уотермен откашлялся и озабоченно посмотрел на меня:

– Каких наблюдателей вы имеете в виду?

Я покорно объяснил, и атташе сразу успокоился, словно освобожденный от ответственности.

– Видите ли, – приятно улыбаясь, объяснил он, – мы, посольские работники, не встречались с ними. Мы обратились в Министерство иностранных дел, и нам сообщили, что никто не знает чего-либо, заслуживающего внимания.

– Вы не могли встретиться с этими людьми с глазу на глаз у них дома?

Он покачал головой.

– Частные контакты возбраняются, можно даже сказать, запрещены.

– Запрещены нам или им?

– И тем и другим. Но нам – определенно.

– Значит, вы, хотя и живете здесь, незнакомы с русскими?

Он снова покачал головой без всякого видимого сожаления.

– В неофициальных контактах всегда есть риск.

– Значит, ксенофобия здесь по-прежнему сильна? – спросил я.

Уотермен задумчиво положил ногу на ногу, потом поменял их местами.

– Страх перед иностранцами старше, чем политика, – сказал он, улыбнувшись так, словно уже не в первый раз произносил этот афоризм. – А теперь, что касается ваших запросов...

Его прервал телефон. После третьего звонка Уотермен поднял трубку и просто сказал:

– Да? – Затем он нахмурился, выслушал несколько слов и ответил: Хорошо, проводите его.

Опустив трубку на рычаги, атташе вернулся к прерванной фразе.

– Что касается ваших запросов. Мы можем при необходимости предоставить вам телекс. Кроме того, если вы дадите мне номер вашего телефона в гостинице, я смогу информировать вас о сообщениях, которые будут поступать в ваш адрес.

– Я уже давал вам его.

– О, неужели... – Уотермен казался несколько обескураженным. – Все равно, дорогой мой, лучше повторите мне его.

Я по памяти назвал номер, и он записал его в " блокнот.

– Позвольте мне поухаживать за вами, – тут он щедрой рукой наполнил мой бокал. – Мне хотелось бы представить вам некоторых моих коллег.

В этот момент послышались приближающиеся голоса. Оливер Уотермен встал и обеими руками пригладил волосы. Я подумал, что с помощью этого жеста он скорее готовит себя к встрече с этими людьми, чем поправляет прическу.

Громкий, напористый голос почти заглушал два других, один мужской и один женский. Когда вновь прибывшие появились в дверях, я без всякого удивления обнаружил, что громкий голос принадлежал Малкольму Херрику.

– Привет, Оливер, – покровительственно провозгласил он, а затем увидел меня. – Это же наш сыщик! Здорово, парень. Есть успехи?

Глянув искоса на Оливера Уотермена, я понял, что его реакция на Херрика была подобна моей. Пропустить его слова мимо ушей было невозможно из-за энергичной манеры разговора – без сомнения, результат многолетней журналистской практики. Но за внешним дружелюбием не было настоящей сердечности. Скорее наоборот, от него следовало ожидать подвоха.