Ридли Пирсон - За секунду до взрыва

— Совершенно верно.

— Но ты же сама только что сказала, что нет никаких признаков взрыва. Я правильно понял?

— Никаких.

— Есть что-нибудь еще?

— Возможно. Но сначала мне нужно убедиться, что это и есть ртутный переключатель.

— Если да, то что?

— Тогда, значит… Знаешь, есть ведь и другие способы сбросить самолет на землю. Не только взрыв.

— Например?

— Например, газ. Я об этом уже думала.

— Зия? — спросил он.

— Да.

— О Господи!

Семнадцатого августа 1988 года разбился самолет «Геркулес С-130», в котором летели президент Пакистана Мухаммед Зия Ульхаг, руководитель его администрации, заместитель верховного главнокомандующего, американский посол Арнольд Л. Рафел и генерал Герберт М. Уэссом, командующий войсками американской военной помощи Пакистану. Это был личный самолет президента Пакистана. Дэггет вспоминал об этой катастрофе, как о настоящем кошмаре. ФБР и его отдел борьбы с международным терроризмом были отстранены от расследования. Между тем недостатка в мотивах для убийства, конечно, не было, если принять во внимание, какие важные персоны летели в том самолете.

По законам ислама, захоронение должно происходить не позже чем через двадцать четыре часа после смерти. Это исключало всякую возможность вскрытия, а без результатов вскрытия причину смерти так и не удалось установить. Вернее, без этих результатов невозможно было ничего доказать. После восемнадцати месяцев расследования, основанного на самых различных косвенных уликах, было найдено возможное объяснение причин катастрофы: отравляющий газ, который каким-то образом был запущен в систему подачи воздуха и привел к гибели пассажиров и команды. Потеряв управление, самолет упал и взорвался. В дальнейшем эта катастрофа квалифицировалась как «возможная диверсия».

— Но мы бы обязательно обнаружили газ при вскрытии, — сказал Дэггет.

— Это точно? — спросила Линн. — В этом я не специалист.

— Должны были бы обнаружить. Я видел протоколы вскрытия: никакого упоминания о следах газа в легких или в крови. Теперь же ты заставила меня усомниться. Кто может сказать, насколько достоверны результаты вскрытия при том, что осталось от людей после взрыва?

— Ну, в этом я совсем не специалист. Надеюсь, кое-что прояснится после того, как мы прослушаем записи голосов.

— Записи голосов? Они уже здесь?

— А что, же, по-твоему, я здесь делаю? Я это и имела в виду, когда говорила про девочку на посылках. Они уже здесь, в нашей лаборатории. Прослушивать будем сегодня вечером или завтра, в зависимости от того, кто когда свободен, у кого какой график.

— А как насчет моего графика работы?

— Тебя тоже пригласят. Ты когда-нибудь уже присутствовал на прослушивании?

— Нет, — неохотно признался он.

— Это очень тяжелая процедура. Эмоционально, я имею в виду.

— Могу себе представить.

— Нет, представить это невозможно. — Она произнесла эти слова очень тихо, даже мягко, однако он почувствовал за этим глубокую боль. Такую же, наверное, какую чувствовал он, сообщая другим о том, что его сын — калека.

— Наверное, ты права, — начал он. И вдруг вспомнил, что сегодня вечером должен быть у Мамфорда. — Ох, боюсь, что сегодня вечером не смогу. Если прослушивание сегодня вечером, надо, чтобы кто-нибудь меня вытащил. Физически вытащил, понимаешь?

— Ах да, этот прием! Я там тоже буду. С пейджером.

— Если что-нибудь услышишь…

— Ага. Приду и вытащу тебя.

Он медленно кивнул, все еще не сводя с нее глаз. Будем надеяться, что ей это удастся. Ей, конечно, удастся его вытащить. Только ей одной. Ему захотелось сказать ей об этом. Но тут он увидел, как изменилось выражение ее лица, и понял, что он уже все сказал.

Она нервно оглянулась по сторонам и вдруг забеспокоилась. Начала копаться в сумочке.

— Не вставай, — произнесла она сквозь зубы. И быстро поднялась с места.

Подошла к нему, наклонилась, поцеловала в щеку и незаметно вложила в руку какой-то предмет, вроде пластмассовой коробочки. Что это? Может, пленка? Посмотреть он не решался.

— Ваши ребята обработают это быстрее, — сказала она. — Вернешь мне потом. Ну, до вечера.

Она исчезла. Дэггет разжал ладонь под столом. Это была пластмассовая коробочка с надписью «Улики ФАУ». Внутри лежала разбитая стеклянная лампа.

Прием устраивали в огромном вестибюле старинного здания, которое было специально предназначено для развлечений и торжеств. Его еще называли «частным домом», и построен он был в середине прошлого века богатой вдовой из Миссури. Здание в колониальном стиле по типу роскошных южных особняков. Хозяйка мнила себя «красавицей Юга». Хотя на самом деле была дочерью обыкновенного фермера, да еще свиновода.

Начало приема было назначено на семь тридцать вечера. Кэри подъехала ровно в восемь. Остановилась на улице перед зданием, ожидая, когда появится Дэггет. Мимо проходили разодетые люди, оживленно болтая, поднимались по ступеням и исчезали за огромными тяжелыми дверями. Все разговоры были, конечно же, об этой ужасной жаре.

Через десять минут, не в силах больше стоять на «этой ужасной жаре», под жалостливыми взглядами людей, Кэри поднялась по ступеням вслед за остальными. Приглашение осталось у Дэггета. Что если ее не впустят? Длинная очередь приглашенных впереди нее состояла сплошь из конгрессменов и сенаторов, любого можно было найти в справочнике «Кто есть кто». Была там и одна женщина — конгрессмен от демократической партии.

Сначала нужно было пройти через контроль с металлодетектором; теперь эта процедура на таких мероприятиях стала настолько привычной, что никто не выказывал удивления. Все обошлось без эксцессов, и через несколько минут Кэри уже была в зале. Прием был в полном разгаре. Здесь было на удивление прохладно, особенно по сравнению с уличной жарой. Самое время выпить чего-нибудь.

Высоченные потолки с лепными узорами, по стенам огромные пейзажи маслом в золоченых рамах, потемневших от времени, — не иначе девятнадцатый век. Сами картины, надо сказать, ничего особенного собой не представляли. По левую сторону несколько высоченных тяжелых дверей открывались на патио с садом; с правой стороны тоже были двери, может, в гостиную, а может, на кухню. По профессиональной привычке Кэри быстро подсчитала в уме, какие комиссионные можно было бы получить за такой особняк. И направилась к бару. В дальнем конце зала играло трио: пианист, бас-гитара и ударные. А баров, оказывается, было целых два; оркестрик помещался как раз между ними. В барах было полно напитков на все вкусы. Вокруг царило праздничное оживление. Гостям было что показать, начиная с яркого морского загара. Да, но где же все-таки Кэм?