Биляна Срблянович - Саранча

И Симич встает.

Симич. Разумеется. Конечно, идите. Вот, это вам.

Симич протягивает конверт. Милан машинально берет. Открывает, внутри билеты. Не меньше пятидесяти.

Милан. Что это? Билеты… Билеты лото?

Симич. Это вам отец оставил. Попросил меня передать вам.

Милан смотрит на номера билетов. Он почти плачет.

Милан. Спасибо вам, спасибо…

Симич. Не за что, сынок. Ну, идите уже.

Милан трогается с места. Оборачивается.

Милан. А не согласитесь ли посидеть со мной где-нибудь? (Симич колеблется.) Пойдемте?

Симич. Ну… можно.

Милан. Пошли.

Милан рад. Обнимает старика за плечи. Оба уходят. Некоторое время на сцене ничего не происходит. Только Жанна со своей матерью, упорно, шаг за шагом, со скоростью улитки, прогуливаются из одного конца сцены в другой. Потом Петровичка говорит.

Петровичка. Какой жуткий этот молодой человек. Такой несимпатичный.

Жанна. Да, действительно. (Курит.) И, представь себе, у такого есть жена. И дети.

Петровичка. Слышала, слышала. (Прогуливаются.) Знаешь, что. Дай-ка мама тебе скажет. Ты лучше всех их вместе взятых.

Жанна улыбается. Может быть немного кисло, но все же улыбается. Потом они еще некоторое время прохаживаются молча. В конце концов уходят со сцены.

Затемнение

Терраса Фредди. Стол отодвинут в сторону, посреди террасы большая ванна, полная воды. Откуда-то сверху, из чьей-то квартиры, из какого-то пустого помещения, слышно как тоненькое сопрано напевает ту самую песню. Фредди держит под руку своего отца, своего замусоленного отца — записанного, измазанного сахаром, белого как дух. Медленно подводит его к ванне.

Фредди. Осторожно, папа. Не торопись. Тихонько. Время у нас есть. Спешить нам некуда.

Старик не отвечает. У него то же неприятное выражение лица, та же палка, тот же взгляд, устремленный вдаль, только он весь белый от сахара.

Фредди. Ну-ка, давай. Сейчас мы это снимем. Осторожно. Ты только не упади. (Фредди невероятно нежен к отцу. Осторожно раздевает его, почти сюсюкает над ним.) Как же ты испачкался. И где ты только нашел столько сахара. (Фредди вообще не корит отца. Он действительно обеспокоен.) Ну, давай, сначала одну ногу, потом другую. Обопрись на меня. (Йович ничего не понимает, ничего не слушает, не смотрит на сына. Фредди, тем не менее, помещает его в ванну.) Вот так. Отлично. Хорошая вода? Не горячо? (Ответа нет. Фредди встает на колени, губкой трет отцу спину.) Потихоньку, потихоньку. Время у нас есть. Спешить нам некуда. (Фредди купает отца.) Теперь давай лицо. ( Отец не понимает. Фредди все равно трет ему лицо. Потом делает гримасу. Тихо говорит.) Но папа. Не надо в ванну.

Старик смотрит куда-то в пространство.

Затемнение

Скамейка в парке. Та же самая. На скамейке сидят Надежда и Максим.

Макс. Я беспокоился.

Надежда. О ком? Обо мне, или о себе?

Макс. Ты действительно не хочешь больше работать?

Надежда (качает головой). Осталось много вещей и квартира. Теперь я живу здесь. (Надежда спохватывается, предлагает. Ради приличия.) Это тут, сразу за углом. Не хочешь зайти?

Макс. Не стоит, по-моему…

Надежда (улыбается ему). По-моему, тоже…

Некоторое время молчат.

Макс. Знаешь, меня тоже здесь не было, когда умерла моя мама. И на похоронах не было. Я был в командировке.

Надежда. Это потому, что ты боишься смерти. Боишься от нее заразиться.

Макс. Нет, это потому, что похороны никому не нужны. Мертвым все равно, а живым от них ничуть не легче. Кладбища не место для живых людей.

Надежда. А чего бы ты хотел? Чтобы тебя не хоронили?

Макс. Нет.

Надежда. Кремировали?

Макс. Нет!

Надежда. А что же?

Макс. Ничего. Я не хотел бы ничего.

Надежда. Но что-то придется делать.

Макс. Может и не придется.

Надежда. Но ведь однажды тебе придется умереть!

Макс. А откуда ты это знаешь?

Оба замолкают. Надежда смотрит в небо.

Надежда. Какой прекрасный день. Говорят, последний.

Макс. Иногда они ошибаются.

Надежда. Сказали, с завтрашнего дня снова дожди.

Макс. Посмотрим.

Надежда. Эта новая, та, что вместо Дады, совсем не плоха.

Макс. Эх, а ведь ее место могла занять ты. Я бы смог это устроить…

Надежда смеется. Встает.

Надежда. Спасибо тебе. (Надежда протягивает ему руку.) Ну, вот…

Макс встает. И он протягивает руку.

Макс. Уходишь.

Обмениваются рукопожатием. Как совершенно чужие люди.

Надежда. Мне пора.

Макс. И мне пора. Скажи, а откуда ты знала все это? Что это за фокус?

Надежда. Это не фокус.

Макс. А что?

Надежда (пожимает плечами). Не знаю.

Макс. А, скажи… Не знаешь ли ты еще чего-нибудь.

Надежда. О тебе?

Макс. Например.

Надежда. А что?

Макс. Не знаю. Ну, это… Когда я…?

Надежда. Когда ты — что? (Макс молчит.) Умрешь?

Макс садится.

Макс. Не люблю я это слово.

Надежда. От слова тебе никакого вреда не будет. (Надежда смотрит на него.) Знаешь, как говорила бабушка — умереть вообще не страшно. Страшно только быть старой.

Макс. Похоже, эта твоя бабушка и в самом деле была какой-то необыкновенной.

Надежда. Я же тебе говорила. (Надежде очень приятно. Ей действительно приятно, что этот человек похвалил ее уже несуществующую бабушку.) Теперь я и правда пойду. Не вставай. (Надежда встает и идет. Макс все-таки тоже встает. Надежда оборачивается.) И еще, Макс. Знаешь. На самом деле, я думаю, ты прав. На самом деле, я думаю, ты действительно может быть и не…

Макс. Умру?

Надежда кивает головой.

Надежда. Так мне кажется. Я почти уверена. Я вижу это совсем ясно. Ты будешь тем самым. (Машет ему рукой. Весело, так, словно провожая в дорогу.) Увидимся, Макс!

Надежда уходит. Макс хотел еще что-то сказать ей. Еще что-то спросить. Что-то выразить. Проститься. И, тем не менее, он просто садится. Размышляет с довольным видом. И тут с ним происходит инсульт. Прежде, чем это до кого-нибудь доходит, наступает полная —

Темнота

Конец

Габриэлю,

Париж 2005 г.