Эрик Бутаков - Мыс Рытый

«О купании рабынь!» — ответил ему собеседник.

Над лагерем раздался долгий смех!

… Человек спускается, держась за железные поручни, по трапу на песчаный берег. «Ах, как приятно мелкий песочек хрустит под ногами! На хрен эти шлепанцы! Ах, как приятно обжигает песок стертые ступни!» Человек садиться на лавочку, и ждет, когда из «ванны-канавы» выскочат «купающиеся рабыни». И дожидается, незаметно разглядывая их. Потом он медленно опускается в горячую воду. «О… ка-айф! Тихонько, теперь по плечи… Ка-айф!» Кожа становиться гусиной. Но это же и есть ка-айф! Напротив, в метре, ветерок морщит холодную воду залива, а человек лежит, закрыв глаза, и лишь кожей лица чувствует этот ветерок, да ещё волосы, давно немытые, треплются от его дуновений. Понежившись чуток, привыкнув к температуре воды, человек опускается в «ванну» с головой, и… кайф увеличивается. Теперь мокрая голова ещё больше чувствует прохладу ветерка, а всё остальное тело — как горяча и приятна водичка в этой луже. Но пора вылезать — перебор — тоже нехорошо. И человек в мокрых трусах, прихватив свои шлепанцы, осторожно поднимается по трапу, чтобы не поскользнуться, а на палубе быстро надевает шлепанцы — железо раскалилось, и стоять на нем босыми ногами не возможно — капли, падающие с невыжатых трусов, чуть ли не с шипением, моментально высыхают. И человек бежит, обдуваемый холодным бризом, в душ — выжимать трусы. И уже через пять минут он сладко спит, забыв про усталость, про морскую качку, про холодную ночевку в палатке, про невкусные сублиматы, про опасность встречи с медведем, про… Он спит, и ему сняться купающиеся круглопопые рабыни в горячих водах далекой сибирской речки.

На Чивыркуе я поймал ужа. Перед этим Валя рассказал всем, что всех ужей на Чивыркуе истребили, чтобы они отдыхающих не пугали в теплых ваннах. Раньше их много было, а потом их уничтожили всех. Да, раньше их много было! Года три назад я, валяясь в горячем источнике, вытащил из-под себя скользкую змею. Уж — ни уж, там разбираться некогда — выкидываешь его быстрее, и тут же чувствуешь, как по телу озноб пробежал! После такого — купаться мало хочется. Но через пару «заплывов» к ужам привыкаешь, и с интересом наблюдаешь, как они иногда валятся с глиняной стенки к тебе в «ванну», и не выбрасываешь их, а, тупо улыбаясь, дивишься их способности так необычно плавать. Но, выслушав брата-Валю, я, в свою очередь, не удержался на всякий случай поведать, что ужи все-таки ядовитые змеи: их зубы вовнутрь загнуты, и они жалят жертву тогда, когда её заглатывают. Так что пальцы в рот ужам пихать не рекомендую! Однако добрый друг мой Валя говорил: «Спасибо тебе! Спасибо. Ты нам показал, что не всех ужей ещё истребили. Это меня очень радует! Я думал всех. А оказалось — не всех. Вот за это, тебе огромное спасибо!» (Когда он не подбирает слова, чтобы точнее выразить свою мысль, а говорит честно и спонтанно, он забывает вставлять «это самое» — хороший признак).

Так что, это самое, приятно, что я Вале угодил!

Зато щук я в тот первый вечер не поймал. Это была бредовая идея, если учесть, что наш капитан корабля Андреич и его помощник Александр просто-таки заваливали нас рыбой, ежевечернее ставя «сетёшки». Но как, будучи на Чивыркуе, не пойти ловить щук? Выбрав один, из миллиона валяющихся на корме, спиннинг, я направился вдоль берега попытать рыбацкое счастье. Можно, конечно, и с корабля покидать, но тогда на тебя все зырят и ждут, что ты что-то вытянешь, а ты не оправдываешь их ожидания. И тогда досадно им и неприятно тебе, что ты такой лох, даже щуку поймать не способен. Я пошел вдоль берега. Удилище оказалось очень длинным. А берег был очень крутой и резко падал в воду — найти место, чтобы попытаться закинуть блесну в ближайшем километре не оказалось возможным. Я упылил в самый конец залива, где много прибрежной тины и берег не менее крут, зато народу нет и никто не видит как я ловлю-лажаюсь. Ни тут-то было! Стоило приноровиться закидывать блесну, примчалась лодка с мужчиной и женщинами, и с громкими песнями в стиле шансон. Кто вообще их слушает? Редко когда что-то хорошее прозвучит, чаще — всякая ерунда. Даже представлять не хочется, как здоровый молодой мужик жалуется всему миру: «Вот, суки, меня окружили, повязали, повезли»… (Чего не отстреливался?). Или: «Мама, мама, на последние гроши я куплю тебе цветы, на могилку маме унесу»… (А чё ты на последние-то покупаешь? Не работаешь — так воруй! Ты же, типа, жиган. Чего ты про маму вспомнил, когда у тебя бабки кончились? Ещё поешь про это жалостливым голосом. Сейчас, мы расплачемся! Не чморись — сделай вещи, и поставь матери памятник путевый, раз уж так получилось, что она тебя-балбеса не дождалась!) А уж когда они начинают завывать про любимых!.. И где они только находят девушек с такими именами? Не понимаю я это шансон… А бабы на приплывшей лодке весело визжат, а мужик матерится и обещает им рыбу поймать — в прошлый раз он здесь килограммов на восемь вытащил! У них там громко — они меня не слышат. А я знать все их личные секреты не желаю. А интимные подробности вчерашней ночи у меня могут рвоту вызвать — я сматываю удочки и ухожу! Всё, комары, нажрались моей крови — хватит! Пойду, поем жареных окуней — Палыч № 2 их уже, наверное, сготовил.

Больше на рыбалку я не ходил.

Про Палыча номер два надо бы пару слов сказать.

Пока мы шарахались по тайге, не было времени с ним поближе познакомиться. То мы резко поднялись и ушли, то он ещё (или уже) спит, когда мы бодрствуем в коротких перерывах между походами. С пивом он тогда конечно насмешил, когда хотел Ефимычу за пиво денег отдать. Но большей частью я переживал, что он вывалится за борт — а это раздражало. Даже Валюха как-то забегал, когда не нашел его на привычном месте лежанки. Но, к счастью, всё обошлось. Ещё он «забывал», что в нашей «спальне» курить не рекомендуется. И всё такое делал он, что делает человек в легком и разном состоянии алкогольного опьянения, когда рядом трезвые или мало выпившие соратники. Но он приехал на Байкал не в горы лазить, а отдохнуть, расслабиться, оттянуться, как умеет — человек много лет в отпуске не был. «Имеет право!» — как любит говорить Владимир Павлович номер один. Откуда у него такое выражение? Ещё с Магадана. Он рассказывал, что как-то у него на вокзале, когда он был ещё молодым начальником приисков, а, стало быть, на Магадане человеком очень известным, к нему подошел один деятель и сказал: «Привет».

— Здравствуй, — ответил Палыч.

После короткой беседы выяснилось, что когда-то этот деятель бичиватого вида где-то вместе работал с Палычем, а значит, тот его должен знать.

— Возможно, — сказал ему Палыч.

Тогда человек, удовлетворенный его ответом, произнес: