Руал Амундсен - Южный полюс

Мы начали переход рано утром, в четверть второго. Долго поспать не пришлось, мы стремились максимально использовать ясную погоду. Нам было известно по опыту, что в районе Бойни погода ненадежная. Расстояние от пирамидки до склада на Бойне мы знали по прошлому разу – 22 километра. На этом отрезке нами были поставлены только две вехи, так как мы считали, что при таком рельефе не запутаемся. Теперь мы убедились, что даже с пирамидками не так-то легко ориентироваться. Благодаря ясной погоде и острому зрению Ханссена, нам удалось отыскать обе пирамидки. Но что случилось с горами? Как я уже говорил, когда мы 21 ноября в первый раз вышли к Бойне, нам казалось, что видимость отличная. Я тогда засек наш подъем на плато между горами и тщательно записал все данные. И вот мы прошли последнюю пирамидку, приближаемся – по нашим расчетам – к Бойне, но совершенно не узнаем окружающей местности. В тот раз, 21 ноября, мы видели горы на западе и на севере, но они были далеко. Теперь весь этот сектор горизонта занят могучими горными массивами, которые словно нависают над ними. Что это значит? Наваждение? Ей-богу, в ту минуту я готов был поверить в нечистую силу. Я мог бы поклясться чем угодно, что впервые вижу этот ландшафт. Положенное число километров пройдено; судя по пирамидкам, мы должны быть на месте. Что за чудеса! В том направлении, где, по моим данным, должен был находиться наш подъем, мы видели теперь склон торчащей над плато совершенно неизвестной горы. По этому склону никак не спустишься. Только на северо-западе намечалось что-то похожее на спуск. Что-то вроде естественного понижения сбегало там к барьеру, который просматривался вдалеке. Мы остановились, чтобы обсудить ситуацию.

– Смотрите! – крикнул вдруг Ханссен. – Вон там уже кто-то проходил!

– Точно! – подхватил Вистинг. – Это же моя сломанная лыжа стоит, которую я воткнул у склада.

Так сломанная лыжа Вистинга выручила нас из неприятного положения. Хорошо, что он поставил ее там, – похвальная предусмотрительность. Мы направили в ту сторону бинокль и рядом с кучей снега, которая и была нашим складом, но которая легко могла бы ускользнуть от нашего внимания, отчетливо увидели торчавшую из снега лыжу. Окрыленные радостью, направились туда и, отшагав пять километров, вышли к складу.

Для нашего маленького отряда было настоящим праздником, когда мы удостоверились, что достигли пункта, который считали самым важным на всем обратном пути. Мы стремились сюда не столько ради провианта, сколько потому, что здесь начинался спуск с плато. Теперь, очутившись тут, мы еще больше, чем раньше, поняли, как это было необходимо. Ведь даже сейчас, точно зная по нашим записям, где берет начало спуск, мы его не видели. Казалось, плато упирается прямо в гору, никакого пути вниз нет. А компас упорно свидетельствовал, что должен быть проход, по которому мы сможем спуститься. Гора, к которой мы шли целый день, не узнавая ее, была горой Фритьофа Нансена. Надо же, как освещение преобразило местность!

Выйдя к складу, мы прежде всего взялись за собачьи туши. Нарубили большущие куски мяса и роздали их псам. Они даже слегка опешили – не привыкли получать такие порции. Три туши мы положили на сани, чтобы было чем прикармливать собак на спуске. Бойня и на сей раз приняла нас не особенно приветливо. Правда, такой бури, как в прошлый раз, не было, но свежий ветерок при температуре минус 23° после жарких дней пронизывал до костей, не располагая к тому, чтобы задерживаться тут больше, чем того требовала крайняя необходимость. Поэтому, как только собаки были накормлены и сани нагружены, мы тронулись дальше. Хотя на глаз уклон был незаметен, мы его сразу почувствовали. Сани сами ехали вниз, да с такой скоростью, что нам пришлось останавливаться и прилаживать тормоза на полозья. По мере нашего движения сплошная, по видимости, стена все больше расступалась, и наконец открылся старый, знакомый подъем. Вот и гора Уле Энгельстада, холодная, белая, – такая же, какой мы видели ее в первый раз. Огибая ее, мы очутились на том самом крутом склоне, где я по пути на юг так восхищался работой своих товарищей и собак. Теперь я смог еще лучше оценить крутизну этого подъема. Не один тормоз пришлось нам поставить, чтобы умерить бег саней. Но даже при «умеренной скорости» мы живо скатились вниз, и вот уже первый участок спуска на барьер позади. Чтобы избежать шквалов с плато, мы зашли с подветренной стороны горы Энгельстада и разбили лагерь, вполне довольные тем, что сделали за день.

Как и в прошлый раз, снег был глубокий и рыхлый, и мы не сразу подыскали подходящее место для палатки. Чувствовалось, что мы спустились на полкилометра и закрыты горами. Царило полное безветрие, и солнце пекло, как в жаркий летний день в Норвегии. Мне даже показалось, что здесь иначе дышится – как будто легче и приятнее. Но, может быть, я это только вообразил себе. В час ночи мы уже снова были в пути. Картина, которая представилась в это утро нашему взору, когда мы вышли из палатки, навсегда останется у нас в памяти. Палатка стояла в ущелье между горами Фритьофа Нансена и Уле Энгельстада. Солнце, уйдя на юг, было скрыто горой Энгельстада, поэтому наш лагерь находился в густой тени. А прямо напротив нас, блестя и переливаясь в лучах полуночного солнца, вздымала к небу свой великолепный ледяной пик гора Нансена. Ослепительно белый цвет постепенно, почти незаметно переходил в голубой, голубой – в синий, а синий все сильнее сгущался, пока не тонул в тени. В самом низу, у ледника Хейберга, гора сбрасывала фирновый покров, обнажая суровый, угрюмый склон. Гора Энгельстада лежала в тени, но над ее вершиной застыло чудесное, нежное перистое облачко, красное с золотым ободом. На склоне беспорядочно громоздились ледяные глыбы. Дальше к востоку высилась гора Дона Педро Кристоферсена, кое-где окутанная тенью, кое-где ярко освещенная. Удивительно прекрасное зрелище. А какая тишина… Словно стихии не смели посягать на это неповторимое чудо природы.

Этот район мы хорошо знали по прошлому разу, а потому шли напрямик, без обходов. Лавин было больше, чем тогда. Обвал следовал за обвалом. Дон Педро сбрасывал зимний наряд.

Снег был такой же – рыхлый и довольно глубокий. Но сани скользили под уклон хорошо. На гребешке, где начинался спуск на ледник, мы остановились и приняли меры предосторожности. Приладили тормоза на полозья, связали лыжные палки для крепости по две, чтобы можно было сразу остановиться, если вдруг на пути появится трещина. Впереди шли мы, лыжники. Снег на крутом склоне был идеальный, небольшой рыхлый пласт позволял хорошо управлять лыжами. Лихо скатившись вниз, мы уже через несколько минут очутились на леднике Хейберга. Каюры не могли развить такую же скорость. Они ехали по нашему следу, но крутизна вынуждала их соблюдать величайшую осторожность.