Всеволод Крестовский - Торжество Ваала

— Да нет, ведь это как понимать-с! — заспорил с вечным своим капризным кривляньем Агрономский. — Зачем же непременно видеть в ней неприличный смысл, когда ее можно приурочить к чему хотите, — например, к орешку, к куриному яичку, или к улью с медом, а может и еще к чему, такому же, — стоит только напрячь немножко свое остроумие и подумать!

— Полноте! чего там думать еще, куда приурочивать, если она испокон века уже приурочена известно к чему, и весь народ крещеный знает это! — возразил ему Передернин.

— А знает, так из-за чего же вы тогда гвалт поднимаете?! — довольно резко обратился он к последнему. — Важность какая, скажите пожалуйста, если дети ваши прочтут в книжке то, что они и без того уже знают!.. Истинно реальное воспитание в том-то, батюшка мой, и состоит, чтобы приучать ребенка смотреть на вещи прямо, и понимать их наголо, без флера и прикрас, а как есть в самой природе, чтобы называть вещи настоящими их именами. В этом весь смысл реального воспитания, и — воля ваша — я не понимаю, чем вы тут возмущаетесь!? Это — извините — с вашей стороны порядочное-таки ретроградство, катковщина какая-то выходит!

— Да что вы мне каждый раз все катковщина да катков щина! — обиженно возвысил голос Передернин. — Что я за Катков такой дался вам!.. Вы не смеете обижать так порядочного человека!.. Я не позволю!.. Катковщина, скажите пожалуйста!.. У кого катковщина, а у кого жидовщина!.. Эдак-то коли учнем попрекать друг друга…

— Господа!., господа, позвольте! — солидно убеждающим и примирительным тоном поспешил остановить их де Казатис. — Ермолай Касьяныч! Алоизий Маркович!., что вы это?! зачем?.. Позвольте помирить ваш спор… Позвольте-с, один вопрос: книжка эта одобрена ученым комитетом или не одобрена?

— Одобрена! — откликнулось ему несколько голосов со скамеек и стульев.

— Тогда и толковать не о чем! Значит, она признана удобной и полезной для юношества, и никакого в ней смысла особенного в этих загадках не найдено, — ну и успокоимтесь на этом, не будемте спорить!.. Правительство одобряет, цензура пропустила, так нам-то что!

— Я прошу слова! — неожиданно, но как раз кстати, поднялся с места Нестор Модестович Пихимовский.

— Ну-у, заведет теперь машинку насчет мыловарения! — подмигнул по соседству Семиоков Ратафьеву, в то время как Агрономский с Передерниным обменивались между собой примирительными кивками и улыбками, выражая тем взаимные извинения.

— Я прошу слова! — повторил погромче старец, поводя, словно котик, направо и налево головкой.

— Пожалуйста, пожалуйста!.. Просим!.. Господа, внимание!.. Слово досточтимейшему! — засуетился Агрономский.

— Семь даров Фребеля, — начал Нестор Модестович и призадумался.

— Семь даров Духа Святого, хотите сказать вы? — громко и с чуть-чуть насмешливой улыбкой поправил его Передернин.

— Духа? — удивленно взглянул в его сторону старец, не взяв ещё себе в толк, про какого духа говорят ему и что им надо. — Зачем духа?.. Нет, семь даров Фребеля, хочу сказать я… Не сбивайте меня, пожалуйста… Семь даров Фребеля, которые усвоены теперь в моей образцовой школе мыловарения, смею думать, служат наилучшим мотором для развития юных способностей. Дары эти суть: первый дар — мячики, такие хорошенькие разноцветные мячики, — лиловенький, красненький, синий, желтый и прочие, с цветными шнурочками; второй дар — цилиндрики, третий дар — кубики, много, много кубиков!.. Четвертый дар — кирпичики, пятый дар — призмочки, шестой — планочки, седьмой — дощечки. Из этих семи даров составляются все познавательные, математические, жизненные и изящные формы…

— Позвольте, то есть как же это? — с недоумением спросил де Казатис. — И математические, и жизненные, и что еще?..

— Изя-ящные! — протянул Пихимовский с грациозным жестом вроде воздушного поцелуя. — О, это чрезвычайно занимательно! Я сам даже увлекаюсь иногда до такой степени, что дня по два, по три провожу с этими кубиками — ей-Богу!.. И даже времени не замечаю!.. Видите ли, как это делается: начинается курс образования ребенка с мячиком; я беру мячик за шнурочек и начинаю то вращать, то качать его перед глазами моей ученицы, или ученика, — это как угодно. Вращаю и приговариваю, по руководству: «вот мячик! видишь, мячик, красный мячик, красный мячик, красный мячик…» Или «синий мячик, синий мячик, синий мячик» и т. д., до тех пор, пока ребенок не познает всех цветов спектра. Тогда я перехожу к последовательным эволюциям с мячиком, причем есть и песенка, которую обучающий должен сперва сам выучить наизусть:

— Это все чрезвычайно развивает внимание и познавательную способность ума! — умиленно воскликнул Пихимовский. — Потом, милостивые государыни и государи, перехожу к кубикам — продолжал он, — г и на этом втором даре, в целом ряде строго последовательных упражнений, развиваю в обучаемом понятия о делимости телу, но и тут непременно с песенкой:

И при этом, конечно, варьирую посредством манипуляций, соединенных с эволюциями, соответствующие положения кубиков:

— Я, ведь, нарочно ездил за этим в Петербург, — похвалился старец. — Да, нарочно!.. и брал уроки в «детском саду» у фребеличек.

— В Демидроне? — с комической серьезностью спросил Семиоков.

При этой выходке, многие не выдержав так и прыснули со смеху.

Агрономский с беспокойством оглянулся вокруг себя и обвел укоризненно-строгим взглядом не в меру смешливых слушателей.

— Прекрасно-с. Так что же собственно вы желаете? — поспешил он обратиться к старцу, чтобы хоть этим вопросом притушить поскорее не в пору взыгравшуюся веселость собрания, и предвидя, что если не положить всему этому конец сейчас же, то с одной стороны кубикам и песенкам, а с другой смешливому фырканью, пожалуй, и конца не будет.

— Я?., я собственно ничего не желаю, — скромно развел руками Пихимовский, — но я хочу предложить почтенному собранию ввести семь даров Фребеля в наши народные школы, как главную основу для рационального образования русскоро народа, в лице его молодых поколений, и если предложение мое будет удостоено благосклонного приема, то я готов пожертвовать эти дары для каждой земской школы нашего уезда, от моего имени, на пользу общественную.

— Собрание своевременно обсудит ваше предложение, — обнадежил его Агрономский. — а пока постановляет — надеюсь, господа, единогласно? — обвел он пригласительным жестом всю залу, — выразить нашему достойнейшему сочлену, за его великодушное предложение, общественную признательность.