Сергей Герман - Гребаный саксаул (СИ)

Когда я спросил на аккумуляторной, где моя парадка, мне ответили, что в ней уехал Рашид.

В армии меня много раз предавали люди, казавшиеся самыми лучшими, самыми надёжными друзьями. Привыкнуть к этому я так и не смог. В расстроенных чувствах я завалился на кровать и, засыпая, сморенный всем, что свалилось на меня в последние дни, припомнил горькую истину: помни, что подлая душа всегда рядится в одежду красивых слов.

Я услышал крик дневального:

- Младший сержант..., к телефону!

В трубке голос командира роты.

- Я у комбата. Бегом сюда!

Я направился в штаб.

Комбат был в отпуске. Временно его обязанности исполнял майор Козырев, замкомандира части. И хоть матерился он нещадно, в батальоне его любили, что было редкостью. А в майорах он так долго ходил по причине своей порядочности, да и спирта много хлебнул за свою жизнь.

Однажды аэродромщики ремонтировали взлетку. Майор Козырев был ответственным. В парке грузили все необходимое для работы. Козырев сел в машину и начал, загибая пальцы, перечислять что взяли:

- Это взяли, это взяли.... Вроде ничего не забыли, поехали Скоробогатов.

Водитель тронулся, тут же затормозил:

-Заклепки забыли товарищ майор!

- Какие заклепки?

- А души чем клепать будете?

- Скоробогатов, клепать тебя в душу, поехали!

А сам заулыбался. Хороший человек! Для него даже солдаты были людьми.

Мрачный Козырев сидел под портретом министра обороны.

- Садись,– сказал он,– в ногах правды нет.

Я сел.

Майор сказал убедительным тоном:

- Завтра поедешь в командировку в Алма-Ату. Привезёшь молодых. За каждого отвечаешь головой. Если с кем-нибудь что-нибудь случится, поедешь в дисбат.

- Товарищ майор, – сказал я, - между прочим, у меня дембель!

Козырев посмотрел на меня долгим, грустным, почти сочувствующим взглядом:

- Дембель у тебя будет через год. Или через два, как у Беспалова.

Я беспомощно взглянул на командира роты. Капитан Камышов внимательно рассматривал коричневый сейф.

- Не крутись как вошь на гребешке. Да и не хотел я тебя посылать. Это твой командир роты настаивал на том, что на тебя можно положиться!

Отрывисто и резко звякнул телефон.

- Майор Козырев слушает…Да! Завтра утром выезжает сержант... Он назвал мою фамилию. - Откуда я знаю когда!? Как поезд прибудет, так и явится. Нет, без офицера. А у меня и сержанты не хуже офицеров. Подготовьте команду.

Майор положил трубку, повернулся ко мне:

- На чем мы остановились?.. Людей меня нет. Потому тебя и посылаю. Сделаешь всё по-людски, сразу же отпущу. Слово офицера! Идите, – перешел на «вы» майор.

Мне почему то захотелось сказать ему спасибо.

Возвращаясь, я забежал в библиотеку. Сказал:

- Я всё решил. Вернусь через два-три дня. У меня дембель. Мы уедем вместе.

На пороге я столкнулся со старшим лейтенантом Покровским. Обменялись тяжелыми взглядами и оба промолчали.

Вечером я сел в поезд. В шесть утра был на Алма-Атинском вокзале. Адрес Андреева лежал во внутреннем кармане. Через час я оказался в лабиринте тесных улиц. Остановился перед небольшим уютным домиком, который закрывали кусты, усыпанные багровой вишней. Дверь открыл Андрюха, в майке и трусах.

- Это сон? - спросил он.- Или я снова в армии и ты опять не даёшь мне спать?

Мы обнялись. Похлопали друг друга по плечам.

Потом сели, закурили.

- Пить будешь? - спросил Андрюха. - А потом к бабам! Или наоборот, сначала к бабам, а потом пить?

Я решил тормознуться.

- Нет, Андрюха. Не буду ни того, ни другого. Сейчас попьём чаю и проводишь меня до части.

- Ты молодец, - сказал Андрюха – кремень! Я бы, наверное, не удержался. За это дам тебе варенье. Две трёхлитровых банки. Земляничное и айвовое.

- Не возражаю,– улыбнулся я.

Через минуту Андрюха притащил увесистый школьный портфель.

* * *

После обеда я был в части.

Несколько молодых, застенчивых солдат, толпились в курилке. Увидев меня и командира роты, они построились, у стендов с инструкциями и планами занятий. Рассматривали меня со страхом и любопытством.

Дежурный тягач довёз нас до вокзала. По воинским требованиям я получил проездные билеты.

Вагон был плацкартный. В тамбуре пахло сигаретным дымом и железнодорожной станцией.

За одним из столиков в проходе длинного вагона сидел нетрезвый дембель в парадке с самодельным плетёным аксельбантом и погонами, из чёрного бархата.

Вагон, лязгнув и заскрипев, тронулся. Я сидел у окна. Синяя крупная муха, похожая на злого шмеля, упрямо и безнадёжно билась о стекло.

За окном мелькали просторы Родины, пронзительно вскрикивая, проносились встречные поезда. Змеились и проползали мимо блестящие на солнце рельсы.

Пятеро молодых, ушастых парней в необношенной, новенькой форме оккупировали верхние полки. От них пахло новенькими кирзовыми сапогами.

Напротив меня, сдвинув белёсые брови, сидел один из моих подопечных. Глаза у него были тоскливые, совершенно потухшие.

У прохода, закинув ногу на ногу, и откинувшись к стене вагона сидел ещё один, худой и нескладный. Острые коленки отчетливо проступали под тканью хебешного галифе.

Лицо паренька, как наверное и у меня два года назад, было нервное и напряжённое.

Я видел, что их терзает страх перед неизвестностью, что все они страшно, панически боятся. А я боялся проблем. Если кто-нибудь отстанет, сбежит, с меня спросят — где был? Куда смотрел?

Я начал рассказывать молодым о том, в какую замечательную часть они едут. Какая там баня, санчасть. Про клуб, про то, что кино крутят каждые выходные. Какие красивые в городе девчонки, добрые и отзывчивые старослужащие.

Через полчаса подошёл дембель, подсел ко мне.

- Чего тут сказочки рассказываешь?

- Да это не сказки. Это суровая проза.

- Какой год служишь земеля?

- Третий, - ответил я.

Дембель подпрыгнул:

- Как это?

- Призвали в апреле восьмидесятого, сейчас июнь восемьдесят второго.

- Пить будешь? – спросил он потеплевшим голосом.

- Нет.

- Ну а я буду, - и ушёл в вагон-ресторан.

Я не заметил, как он вернулся. Пьяный, расхристанный, пошатывался и едва не падал, бестолково переступая ногами как лошадь. В нём чувствовалась какая то пьяная, животная агрессия.

Он ухватил одного из призывников, лежащих на второй полке за ногу. Потянул его с полки. Я тут же ударил его кулаком в подбородок. Дембель завалился на спину.

- Ты что творишь сучонок? - рыкнул я.- Хочешь, чтобы они разбежались, а меня в дизель?

Дембель шевельнулся. Я помог ему подняться. Уложил на свою полку

- Служил бы ты в моей роте,– сказал я,– мы бы тебя перевоспитали. Ты бы стал добрым и отзывчивым. Я вспомнил капитана Бочкарёва. - Слово коммуниста!

За вагонным окном ночь. Темнота казалась безликой. Её чуть оживляли светящиеся окна домов, пролетающие огоньки электрических столбов.