Сергей Герман - Гребаный саксаул (СИ)

Над складами, автопарком н/з и КПП на крутом постаменте-горке замер в вечном полёте серебристый «МиГ».

Дневальным мне дали Саржевского.

* * *

Подошёл Новый год. Я получил посылку. В ней лежала парадка Алика Губжева.

Я отнёс её в аккумуляторную, сказал Рашиду Багаутдинову:

-Пусть полежит у тебя, пока ей не приделали ноги. Целее будет.

Рашид равнодушно убрал её шкаф.

В ленинской комнате поставили маленькую ёлку. По телевизору обещали показать «Иронию судьбы». Ещё с самого утра мы отправили Черния и Алфёрова в кишлак за вином. Один был алкоголик, другой анашекур. С Гришки взяли честное комсомольское слово, что он не будет бухать и не даст бухать Алфёрову. Через час они вернулись с набитыми вещмешками, трезвые, но обдолбанные анашой как дятлы. Один был укуренный в жопу, другой– в сиську.

От греха подальше их спрятали в сушилке.

Часов в десять вечера в роту пришёл Покровский. Он был одет в парадный мундир. В выглаженных голенищах скрипучих сапог отражались наши лица.

Ему навстречу из сушилки потерянно выплыл Черний. Экстренно был вызван из дома командир роты. Гриша Черний тут же был отправлен на гауптвахту, а вся рота срочно собрана в ленинской комнате. Офицеры расселись вокруг стола. Ради праздника он был накрыт кумачовой скатертью.

В ленинской комнате стоял стойкий запах одеколона «Шипр» и сапожной ваксы.

Со стен строго смотрели портреты членов политбюро. Наверху мёртвым химическим светом светила люминесцентная лампа.

В Покровском словно черви-паразиты явно дремали гены большевистского агитатора.

-Наши отцы и деды проливали кровь, чтобы мы могли учиться, жить в

прекрасном обществе, строить коммунизм! А вы? Я не знаю, как это можно

назвать!

Покровский возвысил голос:

-Это самое настоящее вредительство! Этот человек запятнал честь воинов комсомольцев- Олега Кошевого... Павлика Морозова!

Капитан Камышов поперхнулся, Павлик Морозов никогда не был комсомольцем.

Мы тихо заржали. Родной дедушка рядового Черния в молодости служил у Степана Бандеры. Гриша сам с гордостью рассказывал нам об этом.

Покровский завершил свою речь почему то обращением к Коту.

-Вы меня поняли, рядовой Иванов?

-А чего сразу я? – подумал и спросил Кот, глупо ухмыляясь.

Ещё в бытность замполитом роты лейтенант Покровский поймал рядового Иванова за слушанием западной радиостанции. После этого радиоприёмник был немедленно изъят из ленинской комнаты, но Покровский периодически напоминал Коту о его проступке.

Ответственный по части отчеканил.

-Молчите уж Иванов. Нам известно, кто на ноябрьские праздники облевал крыльцо штаба. Имейте в виду, что я передам информацию о этом в особый отдел. Повернулся ко мне:

-Проводите меня, товарищ сержант!

На крыльце он взял меня за пуговицу, принюхиваясь к моему дыханию.

-Вы же человек культурный, книги читаете. Офицером хотели стать. Что с вами, происходит? Почему вы не предпринимаете никаких мер?

Старший лейтенант Покровский глядел на меня как на человека, оказавшегося в дурной компании.

Я промолчал. Если бы я только сам знал, что со мной происходит.

Секретарь парткома батальона посуровел.

-Вам надо сделать выводы!

После ухода Покровского ротный тоже уехал домой. Перед отъездом он собрал старослужащих и погрозил нам кулаком.

-Ну не дай Бог меня снова вызовут!

После его отъезда обнаружились новые пьяные. Они бродили по казарме грохоча тяжёлыми сапогами. Несколько раз Коняев с Андреевым звали меня выпить. Я отказывался.

Перед тем как пойти спать я вышел на улицу и запрокинув голову долго смотрел на звёзды. До тех пор, пока у не меня закружилась голова. Приближался 1982 год. Мой год!

Ночью сквозь сон я слышал, как кто-то скрипя хромовыми сапогами подошёл к моей койке и долго вдыхал носом воздух в нашем проходе.

* * *

Первое утро нового года начиналось как обычно.

Андрюха потягивается:

-Эх! Какой мне сейчас снился сон! Утро. Сеновал. На завтрак парное молоко с пенкой. Передо мной красавица в зелёном плащу, а я её на хер тащу!

У тумбочки похмельный голос:

-Рота! Подъём!

Кот не встал. У него не было сил.

Проснулся он от того, что кто-то тряс его кровать. Рядовой Иванов приоткрыл заплывшие глаза, сфокусировал взгляд на знакомом лице. Присмотрелся — офицер. Закрыл глаза, видение исчезло, но тряска не прекратилась: «Просыпайтесь, товарищ солдат, я ответственный по части». Старший лейтенант Покровский, лично контролировал пробуждение старослужащих нашей роты.

Кот через шинель прижался к голенищам его сапог и тихо заплакал.

* * *

Письма из дома, это святое. Их ждут, как дембеля. Есть только один человек, в роте которому не пишут. Это Миша Колесников. Почти разу же после прибытия в часть, его руки покрылись какой-то экземой. На полтора месяца он загремел в госпиталь. Писем не получал около трёх месяцев. Потом почтальон Сулимов принёс сразу толстенную пачку конвертов.

Я пересчитал, ровно сорок восемь восемь штук. Мишкина физиономия растянулась в глупой улыбке.

Неизвестно от кого пошла эта традиция, но за каждое письмо положен щелчок по носу.

Я засмеялся.

Ни один нос не выдержит такого издевательства.- И отдал все письма.

Потом мы сидя на кровати, рассматривали фотографии.

Этот эпизод почему-то расположил Мишку ко мне. Он старался быть ко мне поближе, попасть со мной в наряд.

* * *

Я снова в наряде на КПП.

Ближе к полуночи в дверь постучали. Я удивился. Дежурный по парку всегда вваливался без стука. Крикнул:

-Заходы!

Вошёл мужик лет тридцати- тридцати пяти в потёртой дублёнке и мохеровом шарфике на шее.

Несколько раз я его видел на территории части. Он заходил к дежурному по парку, о чём то говорил с водителями.

Мужик протянул руку.

-Валерий Алексеевич, можно просто Валерик.

Я хотел было сказать обычное в таких случаях:

-Ну и фули?- но постеснялся. Наверное сказалась моя врождённая интеллигентность.

Помолчали. Было слышно, как в автопарке работает двигатель дежурной машины.

Валерик достал из-за пазухи зелёную бутылку портвейна.

-Может за знакомство?

Я солидно ответил- Можно!

Саржевский разлил вино в алюминиевые кружки. Через полчаса меня повело в сон. Я поднялся, сказал дневальному.

-Я ухожу в нирвану. При пожаре меня выносить в первую очередь.

Проснулся я через час, от какого-то шороха. За окном было темно.

Я встал и толкнул дверь.

У печки сидел Саржевский с расстёгнутой ширинкой. Рядом на коленях стоял наш новый знакомый и нянчил в руках его эрегированный член. Взгляд у Саржевского был, как у блаженствующего павиана.

Пряжка моего солдатского ремня со смачным шлепком впечаталась в согнутую спину.