Георгий Левченко - Сон разума (СИ)

Ночью Фёдор так и не смог заснуть, тяжело и гадко было у него на душе. Временами в полузабытье среди бессвязных мыслей его посещало нечто вроде вдохновения или, точнее, понимания, но одним лишь спутанным чувством, без содержания, которое рассеивалось в тот же миг, как только он пытался на нём сосредоточиться. Фёдор не отдавал себе отчёта, что и как с ним происходит, но мысль о том, что он до сих пор не оставил ни в чьей жизни ни малейшего следа, а если и оставил, то весьма скверный, окончательно утвердилась среди ночных переживаний. Настала пора подводить промежуточные итоги, но каковы они были? Их просто не оказалось. Разумеется, он мог с лёгкостью не обращать внимания на это обстоятельство и сидеть дальше, удовольствоваться нынешней жизнью, поскольку кое-чего в ней действительно добился, но, к сожалению, Фёдору этого было мало. То он помышлял, что нужно завтра же всё исправить, Настя наверняка бы его простила, потому что сама была немного виновата, начинал строить конкретные планы, а через несколько мгновений тут же про них забывал и вдруг сбивался на воспоминания, иногда приятные, иногда не очень, о том, как она любила наблюдать за ним, поглощающим приготовленный ею обед, сидя за столом напротив, подперев рукой подбородок и смотря с снисходительной улыбкой будто на маленького мальчика, судя по всему, с почти материнскими чувствами, как его раздражали постоянно занятая ею в будние дни ванна и запах порошка, исходивший от её рук после стирки. Потом всплывали ещё какие-то мелочи, потом ещё, наконец, они сменялись совершенно посторонними мыслями, что завтра, например, следует сделать на работе, надо ли вечером вынести мусор и т.п. Проворочавшись так до шести утра, Фёдор встал опустошённый, кое-что сообразил на завтрак, а потом битый час бездельничал, ожидая, когда можно будет пойти на работу, куда не очень-то и стремился.

Его кабинет находился на последнем этаже семиэтажного офисного здания. Все их он с полной готовностью прошёл в это утро пешком, чтобы приободрить свой разбитый организм, но тщетно, только усилил усталость после бессонной ночи. Фёдор никогда не любил характерный офисный запах, который в его нынешнем состоянии раздражал ещё больше. Прежде он с удивлением замечал, что даже старые вещи тут всё равно пахнут по-новому, и в конце концов выдвинул довольно экзотическую теорию о том, что здесь в них не вкладывают душу, будто это возможно в других условиях, однако в своё время на полном серьёзе посчитал такое объяснение вполне удовлетворительным. Так или иначе, но отчуждённость обстановки в конце концов приободрила его, к ней можно было быть безразличным, иногда и презирать исподтишка, в общем совсем не заботиться об окружении.

– Что, Фёдор Петрович, новый имидж? – спросил начальник через плечо. Он стоял у своего кабинета в полутьме и сразу же повернул голову, как только его подчинённый вышел из двери на лестницу, однако промедлил пару мгновений, чтобы тот первый с ним поздоровался, потом, догадавшись, что его ещё не заметили, задал свой вопрос, бодро тыкая толстым пальцем с коротко остриженным ногтем на небритые щёки Фёдора.

– Нет, просто забыл, – ответил тот, натужно улыбаясь, вдруг осознав, что выглядит несколько неряшливо.

– Зайдите ко мне попозже, – попросил начальник спокойным тоном, будто обиженный простотой ответа, потом скрылся в одной из дверей, располагавшихся по обе стороны коридора, с соответствующей надписью, что, мол, бог и царь, т.е. генеральный директор.

Возвратившись домой в конце очередного беспорядочного дня и открыв дверь, Фёдор замешкался на пороге, что-то показалось ему не так: все его вещи лежали на тех же местах, на которых он и оставил их утром, будто здесь никто кроме него не жил – потом спохватился и вспомнил, что так оно и было. Но это оказалось ещё не всё. Сбросив в прихожей верхнюю одежду и войдя обутым в спальню, он заметил, что от Настиных вещей не осталось и следа. Это действительно был конец, она решила не давать ему шанса ещё раз встретиться даже по формальному поводу. «Наверно, сосед открыл». (У того имелся запасной ключ.) Не было ни её одежды, ни косметики, даже лампа из коряги затейливой формы, неплохо вписавшаяся в интерьер, которую Настя приобрела в командировке в качестве основания так и не получившейся коллекции, исчезла, что, конечно, не удивительно, ведь она была её собственной. Глядя на такое положение дел, Фёдор начал опасаться, что где-нибудь в шкафу или ящике комода обнаружит все свои подарки. Такого горького унижения он мог теперь вполне ожидать, но, облазив все тумбочки, ничего так и не нашёл, что казалось отрадным, хоть он и испытывал смешанные чувства. Нет, ему было жалко не подарков, которые, кстати сказать, имели не малую цену, Фёдор понял, что Настя сознательно не стала его добивать, ведь прекрасно понимал, она имела достаточно сил, чтобы ради принципа отказаться от каких-то побрякушек.

Днём за делами Фёдор забыл про расставание и сейчас недоуменно смотрел на опустевшую квартиру, которая будто осиротела, потеряв всех жильцов, даже запахов в ней не осталось, хотя обычно, по его возвращению с работы, пахло жареным мясом и Настиными духами, а вечерами каким-то кремом и всегда и всюду, особенно в спальне, присутствовал ещё один очень приятный запах, по всей вероятности, бывший её собственным. Наткнувшись, таким образом, на мысль о еде, он вдруг вспомнил, что с утра ничего не ел, потом долго-долго возился у плиты, состряпал нечто невнятное, но более или менее аппетитное, всё съел, вымыл посуду и встал посреди кухни с мыслью о том, что все его занятия на сегодня закончены и делать ему больше нечего. В тишине постоял на балконе, смотря на наплывающие плотные тучи, заходящего Солнца видно не было, город лежал угрюмый и полусонный, недовольно понимая, что скоро его начнут поливать холодным дождём. Войдя в комнату, Фёдор хотел было развлечь себя телевизором, но ничего не вышло, всё казалось пустым, чужим, безжизненным, о развлечениях и думать не мог. Так и просидел несколько часов, о чём-то вяло размышляя, пока не стемнело. Ещё два дня назад он пребывал в прямо противоположном настроении и искренне полагал, что ничего его не изменит, но спокойствие было нарушено тем исключительным и самым эффективным образом, которое только могло найтись. Когда в квартире стало совсем темно, он неуверенно подошёл к письменному столу, потом отошёл, потом опять подошёл, сел. Казалось, Фёдор чего-то боится, чего-то, с чем не сможет совладать, однако теперь это нечто было единственным, что у него оставалось.

01.05 Расставание оставило во мне след, который я всеми силами хотел бы избежать. Дело не столько в спутанности ощущений, сколько в самом одиночестве. Я ведь никогда доселе не был одинок, не чувствовал себя таковым. Не отличаясь особым дружелюбием даже в молодости, я всегда мог подыскать себе компанию. В институте, например, имел много приятелей, но не друзей, казался общительным, но не навязывался, событий не инициировал, и в то же время мою персону, за редким исключением, постоянно кто-то куда-нибудь звал, что воспринималось мной как должное. Всегда умел отвлечь себя от тягостных мыслей и не фатальной весёлостью, строящей из себя надорванную наивность, а вполне осознанно, тем, что прекрасно понимал, ничего смертельного, никаких непреодолимых проблем в молодости возникнуть не может, и все внутренние неурядицы – не более, чем минутная блажь. Мне и сейчас есть куда пойти, но желания нет, не хочется кому-то навязываться, и не только знакомым, даже близким, чтобы потом гадать, действительно ли они тебе рады или терпят из вежливости. Возможно, стоит взять малую передышку и спокойно побыть одному; хотя вот странная закономерность: когда не надо – все они здесь, а когда надо – ни единой живой души вокруг. Противоречие.