Георгий Левченко - Сон разума (СИ)

– Вижу, хоть и закрывается туго, но чуть-чуть шатается. Он, конечно, денег тех стоит, но не более. Вот я нож купил, ещё в советское время, он тогда 3,60 стоил, вот то нож так нож, до сих пор им пользуюсь. Ты его, главное, маслом почаще смазывай, не то, ежели приржавеет механизм, считай, выбрасывать надо, а так, может, и послужит несколько лет, но, конечно, не как у меня.

Невдалеке от них стояло три подростка 14-16 лет.

– Пацаны, у кого-нибудь фотоаппарат есть? хотя бы на телефоне? Нет? Вот чёрт, и я свой не взял, а то в интернете можно было бы потом выложить.

– Слушай, пока не поздно, сбегаю-ка я домой, я же камеру с собой привёз.

– Ну, ты и лошара. Что ж ты без неё ходишь? Давай быстрей, а то скоро отмывать станут.

– А прикинь, – сказал один другому, когда третий побежал за камерой, – написать сочинение на тему «Как я провёл лето» и диск училке с этим делом в тетрадку подсунуть. Га-га-га.

– По поводу того, «Как я провёл лето», можно таких дисков насовать, что сразу из школы выгонят. Га-га-га.

– Ох, и скукотища тут у вас, – послышалось сзади справа, Фёдор невольно посмотрел в ту сторону. – Нет, честное слово, я не ожидал, что будет настолько нечего делать, – говорил полный высокий господин с круглым как блин лицом, как и Фёдор одетый не по-дачному, однако большие мокрые круги от пота на груди, под мышками и на спине делали его внешний облик неряшливым; на блине, вокруг рта, имелась периодически тщательно подстригаемая растительность.

– Ясное дело, ты ж ничем не занимаешься, не гуляешь даже, откуда развлечениям взяться? – отвечал ему такой же высокий мужчина примерно его возраста, может, чуть постарше, но гораздо стройнее, немного сутулый и с очень длинными руками, свисавшими почти до колен. – Отпуск, говорил, негде провести, сам рвался, а тут вдруг заскучал. Я уж жалею, что пустил тебя к себе.

– Почему это, брат?

– Сопьёшься ты здесь от безделья. Послушай, я это серьёзно говорю, на участке заставлю работать, а не поможет, начну деньги отбирать.

– Мои собственные, что ли?

– А хотя бы и так, на правах старшинства. Да и потом, жена твоя ругать меня будет.

– Не будет, не посмеет.

– Ну, меня-то, может, действительно не посмеет, а вот ты у неё под каблуком сидишь (и как ты там помещаешься!), так что тебе достанется по полной. Подожди-ка… Слу-у-ушай, я только что догадался: вы с ней поссорились, что ли! то-то ты ко мне так рвался!

– Нет, не ссорились мы с ней, – буркнул полный господин. – Ты хоть мне и брат, но в семью мою не лезь. Я, кстати, не в батраки тебе тут наниматься приехал.

– Так сам же начал. И потом: развлекать тебя никто не обещался.

– Ладно, квиты. Ты мне лучше вот что скажи: местных вишь сколько, что они-то тут делают в свободное время, не весь же день задом кверху на грядках пляшут?

– Ты у них самих лучше спроси. А вообще-то здесь речка недалеко, ты к ней так за полторы недели и не выбрался, а следовало бы, там красиво, да и рыбалка ничего, в жаркий же день и искупаться совсем не грех.

Между тем толстый из братьев, рассчитывая найти собеседника, а то и собутыльника, начал с интересом поглядывать на Фёдора, который сильно выделялся в толпе своим опрятным внешним видом, так что в нём тоже можно было угадать бездельника. Когда он это заметил, то решил, поскорее отсюда убраться, да и всеобщее возбуждение начало переходить всякие границы: разговоры стали громче, некоторые, особо уважаемые и образованные люди, даже перекрикивались, находясь в разных концах толпы, временами казалось, что где-нибудь вот-вот появится трибуна и начнётся настоящий митинг.

– Извините, пожалста, извините, пожалста, – вприпрыжку нагонял Фёдора тот самый мужичок, у которого он недавно спрашивал дорогу к месту происшествия. Видимо, поэтому тот посчитал вполне возможным сейчас с ним разговориться. Наружность, кстати, он имел весьма приятную, торопливо-предупредительную и словоохотливую, с подвижным, обычно худым, но сейчас немного отёкшим и красным от жары лицом, представился Иваном Святославовичем (или вроде того, отчество оказалось длинное и расслышал его Фёдор плохо) и тут же попросил звать себя, несмотря на возраст, просто Иваном. Как выяснилось позже во время общения, они являлись почти ровесниками, разница была лишь в несколько лет, но более ничего общего между ними не обнаружилось. – Я вот только хотел спросить: это вы в доме Саврасова живёте?

– Михаила Ивановича? да. А что такое?

– Да нет, нет, ничего, ничего. Просто я вроде как сосед ваш, участками соприкасаемся, там, за забором позади дома, видели, где у меня грядка с чесноком заканчивается, а у него бурьяном всё заросло? Впрочем, что ж это я? Вам-то какое дело до моего чеснока… А вы снимаете или просто друг?

– Ну, предположим, и то и другое, больше всё-таки первое, да и друг он, скорее, не мне, а отцу моему. – Фёдор обильно высморкнулся в платок и на протяжении их разговора повторил этот жест ещё несколько раз. Кстати сказать, поначалу он отчего-то брезговал этим милым человеком, старался отделываться отрывистыми репликами, что для его собеседника отнюдь не осталось незамеченным, однако тот не только простил своего нового знакомого, но и пожалел бог знает почему, усилив участливость и расположение.

– Понятно, понятно. Мне иногда приходится поздно ложиться – пока дождусь, когда все огороды польют, насосик у нас ведь слабенький, а я с самого конца трубы запитываюсь – так вот нечаянно стал замечать, что у вас свет ночью подолгу горит. Простите за назойливость, но вы случайно не сочинитель чего-нибудь? в смысле книжки, например, не пишите?

– Ни случайно, ни как бы то ни было ещё. Нет, книжек я не пишу.

– Представьте себе! вот буквально недавно, в прошлом году т.е., – он на секунду задумался, – да, именно в прошлом, приехал тут один как и вы на съёмную дачу, только в другом конце посёлка, также прогуливался подолгу, ничего не делал, ни с кем не общался и свет допоздна жёг. Высокий, одет хоть и прилично, но вечно небритый, с жиденькой светлой бородкой да лицо то ли неровно загорелое, то ли просто чумазое и волосы сальные, короче, неряшливый вид имел, правда, сам я его, честно говоря, видел всего только несколько раз, однако мне много о нём рассказывали, т.е. не конкретно мне, просто слухи ходили. Почти всё лето так прожил, тихо, спокойно, никому не мешал, а потом вдруг, в конце августа уже, к нему целая компания как нагрянула, как они стали шуметь да орать днём и ночью, вся деревня на ушах стояла. Хохочут, девки визжат, пьянка четыре дня не прекращалась, никому в посёлке житья не было, милицию два раза из райцентра вызывали: приезжали – те затихали, а потом опять, хоть бы что. Так вот он писателем оказался, из скандальных как бы, дешёвеньких, родил что-то за лето, и, значит, отметил публичную акцию сделал, даже журналисты с московского канала приезжали, на четвёртый уж день, под конец самый. Поснимали-поснимали, кое-кого из местных жителей кое о чём порасспросили, и часа через два благополучно уехали, да и те, слава богу, в тот же день рассосались. Люди, которые потом их репортаж смотрели, говорили, будто в нём всё представили так, что, мол, писатель этот глубинку поднимает, эпатирует, на уши ставит, и вообще всем просто необходим. Так вы точно не писатель? – тарабанил он торопливо и без запинки, ровно и довольно приятно на слух.