Дот Хатчисон - Сад бабочек (ЛП)

Десмонд поднялся по тропе и встал рядом со мной. В руках у него был футляр.

– Привет.

– Привет, – ответил я.

В Саду понятие нормы было относительным.

Я взглянула на футляр. И подумала, если попросить его сыграть для меня, потешит ли это его самолюбие? Или он решил бы, что делает мне одолжение? Садовника или Эвери я уже видела насквозь, но с Десмондом было сложнее. В отличие от отца и брата, он сам не знал, чего хотел.

Избегать людей я умела в совершенстве, но не манипулировать ими. Это было для меня чем-то новым.

– Хочешь сыграть? – спросила я наконец.

– Ты не против? У меня завтра прослушивание, и я не хотел будить маму. Хотел поиграть снаружи, но… – Он показал вверх.

Я не посмотрела. Я слышала, как дождь барабанит по стеклу, и тосковала по его прикосновению.

В квартире музыка звучала почти всегда. Катрин слушала классику, но Уитни любила шведский рэп, Ноэми нравился блюграсс, а Эмбер – кантри. В итоге нам были знакомы все музыкальные направления, какие только можно вообразить. В Саду у некоторых девушек имелись приемники или плееры, но для большинства из нас музыка была недоступна.

Я закрыла книгу и села. Десмонд смазал смычок и размял пальцы. Занятно было наблюдать за этими маленьким ритуалами, но, когда он коснулся смычком струн и собрался играть, я поняла, почему отец называл его музыкантом.

Это была не просто игра. Я не эксперт, но мне казалось, что дело не только в его безупречной технике. Струны под его смычком плакали или смеялись, он в каждую ноту вкладывал чувства. Девушки в пруду перестали плескаться и слушали, стоя в воде. Я закрыла глаза и отдалась музыке.

Мы с Катрин иногда сидели на крыше или на пожарной лестнице после смены, часа в три или четыре утра. Парень из соседнего дома выходил на свою крышу и упражнялся на скрипке. Он неловко перебирал пальцами и часто сбивался с ритма, но в полумраке, близком к ночной тьме, насколько это возможно в городе, казалось, скрипка была ему любовницей. Парень, похоже, не подозревал, что у него были слушатели. Он целиком был сосредоточен на инструменте и звуках, которые извлекал из него. Это было едва ли не единственное наше с Катрин совместное занятие. Даже если у нас был выходной, мы просыпались и выходили на крышу, чтобы послушать игру.

Десмонд играл лучше.

Он легко переходил от одной мелодии к следующей, а когда наконец опустил смычок, последние ноты еще звучали в воздухе.

– Думаю, ты запросто пройдешь это прослушивание, – прошептала я.

– Спасибо, – Десмонд осмотрел инструмент и, убедившись, что всё в порядке, бережно уложил его в футляр. – Раньше я хотел стать профессиональным музыкантом.

– Хотел?

– Отец взял меня в Нью-Йорк и договорился с профессиональным скрипачом, чтобы я пожил с ним несколько дней и посмотрел, что к чему. Это было мерзко. Казалось, в этом… не было души, что ли. Я решил, что возненавижу музыку, если стану заниматься ею ради заработка. Я сказал отцу, что лучше займусь чем-то другим, что позволит мне сохранить любовь к музыке. Он сказал, что гордится мной.

– По-моему, он всегда тобой гордится, – пробормотала я, и Десмонд покосился на меня.

– Он говорит с тобой обо мне?

– Немного.

– Хм…

– Ты его сын, и он тебя любит.

– Да, но…

– Но?..

– Тебя не смущает, что он разговаривает с пленницами о собственном сыне?

Я решила не посвящать его в подробности наших с Садовником бесед.

– А тот факт, что он содержит пленниц, не смущает?

– Должен.

Ему хватило наконец мужества назвать нас пленницами. Но не настолько, чтобы попытаться изменить наше положение.

Ручей, стекающий от водопада к пруду, в глубину был не больше трех футов, но Элени умудрилась проплыть по нему до самой скалы.

– Майя, мы уходим. Тебе что-нибудь нужно?

– Вроде бы нет, спасибо.

Десмонд покачал головой.

– Ты иногда как мать семейства или настоятельница.

– Странная была бы семейка.

– Ты, наверное, ненавидишь меня?

– За то, что ты – сын своего отца?

– Я начинаю понимать, до какой степени, – сказал Десмонд тихим голосом и сел рядом со мной, обхватив колени руками. – На семинарах по Фрейду и Юнгу с нами занимается одна девушка – у нее на плече татуировка в виде бабочки. Безобразная и сделана неумело. Знаешь, такая сказочная фея с лицом, как у расплавленной куклы. Она пришла в открытом платье, и я увидел рисунок. И до конца занятий не мог думать ни о чем, кроме ваших крыльев. Как они прекрасны… Да, они ужасны, но в то же время и прекрасны.

– Мы воспринимаем их примерно так же, – ответила я ровным голосом. Но мне было интересно, к чему он клонит.

– Не уверен, что вы воспринимаете так свои крылья.

Ого.

Точно сын своего отца.

Но, в отличие от своего отца, стыдился этого.

– На другом семинаре мы говорили о коллекционерах, и я вспомнил, как отец рассказывал о бабочках своего отца. Но потом, конечно же, подумал о коллекции в его собственной версии. И снова вспоминал о тебе. На тебе нет ничего, кроме этого узора и шрамов, и все же ты умудряешься сохранить достоинство, что не под силу многим другим, нормально одетым. Уже которую неделю мне снится… это . Я просыпаюсь, весь в поту и возбужденный, и не знаю, кошмар это или нет, – он смахнул волосы со лба и завел руку за голову. – Не хочу даже думать, что я способен на такое.

– Может, и не способен, – я пожала плечами, и он снова покосился на меня. – С этим трудно жить, но это не значит, что однажды ты сам пойдешь на такое.

– И все же мне придется с этим жить.

– Умение отличить хорошее от плохого не облегчает выбор.

– Почему ты не возненавидишь меня?

Я раздумывала над этим последние пару недель, но ответа так и не нашла.

– Может, ты оказался в ловушке, как и мы, – проговорила я медленно.

И все-таки я в определенном смысле ненавидела его, хоть и не в той мере, как ненавидела его отца или брата.

Некоторое время Десмонд обдумывал мои слова. Вспыхнула молния, и я попыталась прочесть по его лицу, что он чувствовал. Он был наблюдателен, как отец, но по уровню самосознания значительно превосходил его. Садовник жил иллюзиями. Десмонд наконец-то столкнулся лицом к лицу с суровой реальностью – или по крайней мере с частью ее. Он не знал, что со всем этим делать, но и не пытался закрыть на это глаза.

– Почему ты не попытаешься сбежать?

– Потому что другие делали это до меня.

– Сбегали?

– Пытались.

Десмонд вздрогнул.

Отсюда во внешний мир ведет только одна дверь, и она всегда заперта. Чтобы войти или выйти, необходимо ввести код. Когда приходят рабочие, комнаты наглухо закрываются, и можно сколько угодно кричать и колотить в стены – никто не услышит. Можно остаться снаружи, когда стены опустятся. Лет десять тому назад одна девушка попыталась, и ничего не вышло. Она просто исчезла – и появилась снова, но уже под стеклом. Однако Десмонд еще не видел этих Бабочек. И казалось, забыл, о чем рассказывал его отец на кухне.