Павел Давыденко - Матриархия (СИ)

Раньше сны тоже бывали достаточно яркими, но теперь они реальнее бытия. Ты просыпаешься и попадаешь в царство ярости и гнева, где тебя ежеминутно могут разорвать на части, сопротивляешься.

Во сне ты ничего не можешь сделать. Во сне ты герой сюжета.

Из пыли вылетает отрубленная голова. В воздух взметаются ошметки, кровь ляпает в пыль.

На поле свалка. Рвутся жилы, трещит кожа, мелькают израненные руки, раззявленные глотки кричат. Люди задыхаются под тяжестью чужих тел, барахтаются в пыли.

И над всем этим солнце, раскинуло оно веером золотистые грабельки.

Краем глаза Айзек заметил чуть в стороне движение. Сандро и Буч о чем-то разговаривают, кивают в сторону Айзека. Возле него топчется Попс: он рад, что подкосил с десяток сучек. Кенни хмурится, скрестил на груди татуированные руки. На лбу у него испарина, он не стрелял, а только смотрел и стал совсем уж белым, под своими татуировками.

Кровь похожа на черничное варенье. Ляпает в песок, как в муку, от пыли слезятся глаза.

Бук и Сандро спорят, и до группы «Лаймон» долетают обрывки разговора:

- ...и чего? Не должны? Шишки чтоль, какие? - пучил глаза Буч.

- Они музыканты, - терпеливо втолковывал Сандро. - Они исполняют свои функции, - он махнул в сторону побоища, - а эти - свои. Ты же не заставляешь плотника строить атомную станцию?

- Ну, я как бы это... - Буч собрал лоб толстыми складками, будто розоватые дождевые черви шевелятся. - Нечестно выходит, что ли?

- Ты прям как маленький, - усмехнулся Сандро. - Они делают свое дело, мы - свое. Раньше на войнах ведь тоже, штабники - воевали по-своему. Тактику разрабатывали, план нападения или там обороны. Каждый должен выполнять свои функции, так что расслабься.

Айзек посмотрел на отрубленную (скорее оторванную) голову. Обвалялась в пыли, как пельмень, трубки и жилы вен как макаронины в панировке.

У Айзека во рту собралась кислая слюна. Совершенно без всякой связи он вспомнил разговор с Устрицей. Как же они все-таки похожи, с Толиком. Но тот жирдяй был податлив, как пластилин, а Устрица петушится.

Он еще придет, наверное, попросится назад, и тогда Айзек помучает его еще немного, проучит.

Сейчас эйфория постепенно отступала вглубь тела, растворялась и замирала в каждой клеточке: там она будет жить до следующего концерта.

Если таковой будет.

Буч теперь просто смотрит на Попса исподлобья. Сандро ушел на другой фланг. Буч хмыкнул, и, проходя мимо Кенни, толкнул плечом в спину.

- Гитаристы, мля. Вас бы туда щас. Ссыте?

- Тебе ж все объяснили, - прохрипел Попс. Кенни повернулся к Бучу, и смотрит, изучает. У Кенни и на лице татухи - зубы, на щеке, ниточка латыни, над самой-самой бровью. Когда он поднимает бровь, надпись исчезает.

- Чо? - вновь таращит бараньи глаза Буч. - Да вы очкошники просто, и все.

Он сплюнул, и слюна попала на затасканный тряпичный кед. Айзек много раз говорил Кенни, чтоб тот при случае нацепил что-нибудь посолиднее, но тот лишь пожимал плечами.

Свалка достигла апогея. Попс скрестил на груди руки, его жирные волосы будто тальком присыпали, песчаная буря прямо.

- Вы же трусы, вы не бойцы. Только завывать и можете, - Буч снова плюнул, но уже в сторону и прищурился. Белки глаз у него нездорово желтые, с красными прожилками.

- Айзек! Хоть ты ему скажи! - воскликнул Попс.

- А что тут говорить? - Айзек улыбнулся Бучу. - Ты прав. Мы трусы. Поэтому мы ездим по всей стране и даем концерты, поэтому мы боремся против этих тварей, - он ткнул рукой в сторону поля. - Мы конченные трусы, а ты конечно, храбрец. Только почему-то стоишь тут с нами. Дай тебе волю, ты бы спрятался в бронебойный панцирь и высовывался наружу только чтоб пожрать или посрать, - Айзек говорил спокойно, казалось, что звук рождают медленно шевелящиеся губы.

- Чего? - Буч как будто стал меньше ростом. Даже мощные бицепсы, перетянутые шнурками вен, подсдулись. - Я ж это... Я не пушечное мясо!

- Понятное дело. Ты - мозг. Правильно? А они - придатки.

- Чего? - глазки Буча бегают от одного музыканта к другому. Попс ухмыльнулся и вытащил очередную сигарету, цикнул слюной сквозь зубы.

- Ты сегодня обедал?

- Чего? - хмурится Буч. Щеки у него покраснели. Сжал кулаки, разжал, а Сандро помахал ему рукой. - Ты это... не того!

И ушел, оглядываясь через плечо, потрусил к Сандро.

Под ногами чуть подсохшая трава. Попс ухмыляясь, выпустил дым сквозь ноздри:

- Здорово ты его отшил. Мудак!

- Нормальный такой пацик, - хихикнул Кенни.

- Он тебе на ботинок харкнул, - брезгливо поморщился Попс, и Кенни безразлично пожал плечами. - Устрицу не видали? Чем угодно готов поклясться, что он не ТАМ.

Айзек перевел взгляд на поле. Женщин двадцать осталось, истрепанные, окровавленные, а лица черные, и поблескивают белки глаз.

Сандро и бойцы орудуют вилами, лопатами. Парни, с оскаленными зубами и серьгами в ушах. Парни с длинными конскими хвостами, парни с дредами. Обычные, круглолицые семьянины, худые, толстые. Подростки, пареньки, которым бы задавать жару некоторым из крошек, и тыкать в них отнюдь не ножами.

Потерь много. Потому что эти сучки не знают страха, потому что они подчиняются какой-то программе, мелодии, которая звучит у них в мозгу.

Но вот последний удар лопатой.

Устрица утер со лба пот, оперся на черенок, тяжело дыша.

Потом кто-то кричит «Ур-аа!». Кто-то «Е-е-е-е!». Кто-то выкрикивает матюки. Но все радостно подпрыгивают, хлопают друг друга по плечам, и начинается очередной виток пыльной кутерьмы, прямо на телах поверженных врагов.

Устрица прошел мимо Кенни, Попса и Айзека. Даже взгляда не поднял. Он перепачкан кровью, сквозь дырки в одежде проглядывает исцарапанная кожа. Его хлопают по плечам, поздравляют, и он сам что-то вопит.

Таким веселым он не бывал даже под крэком. Даже под ЛСД. Даже под героином.

Он потрясает кулаками, и сиськи подрагивают под футболкой.

- Экий весельчак, - хмыкнул Попс. - Радостный до жопы.

В это мгновение происходит что-то странное. Все, почти одновременно, падают на колени. Почти одновременно зажимают уши ладонями. На лицах - искаженные гримасы. Всех кто ликовал еще мгновение назад, катаются в пыли, выблевывая желчь и полупереваренную кашицу завтрака. Айзек лежит на земле вместе со всеми. Звук пронизывает изнутри, он похож на статический шум, так свистит, «шумит» штекер, если отключить от усилителя. Помехи подменяют мысли и резонируют, резонируют, заставляя сжиматься извилины мозга, заставляя пульсировать глаза.

В горле горький вкус крови и Айзек кричит, но собственного вопля не слышит. Рот кажется, сейчас треснет в уголках.

Попс катается в пыли. Кенни, уже потом, будет выплевывать крошево изо рта, мелкую пыль. Это он так крепко сцепил челюсти.

Все дрыгаются практически в унисон, многоголосый хор грешников.