Адель Фабер - Свободные родители, свободные дети

У меня упало сердце. Как же тяжело было моему мальчику! Быстрее, быстрее, нужно его успокоить, сказать, что в этом нет ничего страшного! Я посоветую ему в будущем быть более внимательным… Его нужно поцеловать, дать ему конфетку, и с ним будет все в порядке, в полном порядке!

А потом я вспомнила, как одну первоклассницу много лет назад поставили в угол за разговоры на уроке. Я вспомнила облупившуюся краску, перешептывание одноклассников, шуршание учебников, складываемых в портфели перед уходом домой. Потом наступила тишина. А потом я услышала резкий голос:

– Теперь ты можешь идти домой, Джанет. Надеюсь, ты усвоила этот урок.

Я вспомнила, как бежала домой, как мне хотелось кричать, плакать, все рассказать матери.

– Не нужно болтать на уроке, – отрезала мама. – Садись обедать. Ты пришла поздно.

Я вспомнила, как жевала и пыталась проглотить сухой сэнд-вич.

Я усадила Энди на колени и сказала:

– Да, это очень неприятно, когда учительница кричит на тебя перед классом.

Энди обнял меня за шею и спрятал лицо на моем плече.

– Да еще одноклассники смотрели на тебя! Это еще больнее. А потом тебе пришлось сидеть в классе, когда все отправились домой. Представляю, как тебе хотелось побежать домой, но ты не мог этого сделать. Столько переживаний и боли за один день!

Я так старалась прочувствовать боль сына и утешить плачущего мальчика, что по моим щекам заструились слезы. Но в то же время я ощутила странное чувство облегчения.

Не помню, сколько мы просидели так, обнявшись. Знаю только, что смогла вернуться в прошлое и утешить ту маленькую девочку, которую учительница поставила в угол.

В течение долгого времени мы считали, что человеческие отношения строятся на умении выслушать и оценить чувства ребенка. В некотором роде, так оно и есть. Но у этой темы есть немало вариантов, и вам будет полезно познакомиться со всеми.

Некоторых детей приходится выслушивать так долго, что у многих родителей просто не хватает терпения. Выход один: прекратить разговор, но при этом дать ребенку понять, что его чувства важны для вас.

Ли рассказала, что ее дочь Сьюзи десять минут жаловалась на то, что ей не дали роли в школьном спектакле.

– Я пыталась успокоить ее, – делилась Ли, – но Сьюзен продолжала плакать. Я не могла этого вынести. И тогда я подумала, что нужно подвести итог и прекратить этот разговор.

«Сьюзи, – сказала я. – Я тебя понимаю. Ты говоришь мне, что очень хотела сыграть в этом спектакле. Тебе кажется, что ты справилась бы с этой ролью не хуже любого другого – а может, даже и лучше. Я все понимаю, но не могу больше это слушать. Я иду на кухню. Пока я буду готовить ужин, я буду думать о том, как ты разочарована и обижена».

Иногда дети выражают свои чувства таким образом, что мы не можем не только помочь им, но даже просто выслушать. У каждого из нас свой уровень терпимости, но есть выражения, неприемлемые для всех.

– Папа – настоящий старик! Почему я должен брать пример со старика?

– Мой учитель – идиотская задница!

Когда Лори заявила Хелен: «Надеюсь, ты скоро умрешь», Хелен ответила ей: «Так говорить нельзя. Я понимаю, что ты сердишься, но тебе придется поискать другой способ рассказать мне об этом. А теперь оставь меня на час». На недоуменное «почему?» Хелен ответила очень спокойно: «Тебе нужно обо всем этом подумать».

Иногда небольшой подарок способен утешить ребенка. Мы не должны спрашивать, хочет он его получить или нет, нужно просто сделать этот подарок. Новый мелок, воздушный шар, коробка изюма, подаренные в нужный момент, выполнят за нас всю работу.

Когда пятилетний сын Рослин в слезах начал причитать: «Мамочка любит всех, кроме меня», она обняла малыша и сказала: «Тебе кажется, что я не люблю тебя? Неприятное чувство, я понимаю… Думаю, что сейчас самый подходящий момент для того, чтобы выпить горячего шоколада с булочками».

Когда сын Ли устроил целую истерику из-за микроскопического синяка, полученного во время потасовки с братом, Ли достала два кубика льда, завернула их в красную тряпочку и сказала, чтобы он приложил их к своей «раненой руке».

Когда ребенок захвачен сильными эмоциями, их можно попробовать преобразовать в творчество. Доктор Гинотт говорил, что в доме всегда должны быть материалы для творчества – фломастеры, карандаши, мелки, краски, альбомы, ватман, грифельная доска, коробки, цветная бумага, пластилин и т. п. Участницы нашей группы поняли его буквально. Не прошло и недели, как мы слушали рассказы о стихах, написанных по поводу смерти любимой черепахи, о письме на телевидение в защиту любимой программы, о карикатурах на местных хулиганов.

Если ребенок слишком мал, чтобы рисовать или писать, то роль секретаря может взять на себя кто-то из родителей.

Семилетний сын Эвелины, Стиви, вернулся домой в ярости. Тренер сказал, что если он не научится прыгать с десятифутового [2] Фут – единица измерения, равная 0, 304 метра. (Прим. ред.) трамплина, то его исключат из группы и переведут в детский бассейн.

Пока Стиви изливал душу, его отец взял ручку и бумагу и стал писать. Когда Стиви остановился перевести дух, отец сказал ему:

– Парень, ты, похоже, сильно рассердился на тренера. Послушай, что ты только что сказал: «Этот выскочка считает, что может всеми командовать. Он злой. Я его ненавижу».

Стиви зачарованно слушал.

– Да, – кивнул он. – И вообще я хочу столкнуть его с трамплина и держать под водой, пока он не захлебнется.

Отец записал и эти слова.

– А теперь напиши, что я вытащу пробку из бассейна, и вся вода утечет в трубу, и тренер вместе с ней!

И это предложение отец записал в свой список. Когда все было записано, Стиви удовлетворенно кивнул и попросил все прочитать.

– Пожалуйста, – ответил отец и протянул ему листок. – Ты можешь взять список и читать, когда захочешь. А сейчас мне нужно написать записку. Завтра ты отнесешь ее тренеру. Я напишу: «Мой сын Стивен ни при каких обстоятельствах не должен подниматься на десятифутовый трамплин, пока он сам не почувствует, что готов к этому».

Есть такие моменты, когда не нужно проявлять понимание, внимание и сочувствие. Доктор Гинотт говорит о том, что «у каждого ребенка должен быть собственный уголок души».

Помню, как Джилл, которой тогда было четыре года, лежала на постели, сосала палец и смотрела на меня.

– Ты знаешь, о чем я сейчас думаю? – спросила она.

– Нет, – ответила я.

– Это хорошо, – кивнула она и снова засунула палец в рот.