Мария Монтессори - Самовоспитание и самообучение в начальной школе (сборник)

Для иллюстрации приведу пример наблюдений над двумя наиболее интересными детьми в нашей школе. Эти дети были приняты в школу при учительской семинарии во время моего последнего международного курса в Риме.

Наблюдения над двумя детьми. В течение всего времени дети оставались в аудитории, где мои слушатели производили над ними антропологические наблюдения. Среди слушателей было шумно и весело. Кто болтал, кто смеялся. Посреди комнаты стоял педометр. Дети вели себя одинаково. Усевшись поодаль друг от друга, они спокойно зашнуровывали рамки; рамки они принесли себе по собственному почину из соседней комнаты. Дети не обращали внимания на шум, не участвовали в общем смехе. Весь их вид показывал, что они за работой и им некогда терять время. Когда их звали для измерений, они повиновались удивительным образом, оставляли работу и с улыбкой, как зачарованные, подходили к слушателям; они, видимо, испытывали удовольствие от повиновения и внутреннее чувство радости от сознания способности работать и готовности оставить по призыву интересное занятие для чего-нибудь большего.

Они становились для измерения на педометр очень осторожно; когда нужно было, чтобы они изменили позу, достаточно было шепнуть одно слово, и самые едва заметные движения производились с величайшей точностью; дети, видимо, могли управлять своими движениями, контролировать их; они были в состоянии претворять слова, которые они слышали, в действия: это делало для них возможным повиновение, и в этом было для них особое очарование внутренней победы. Когда измерение заканчивалось, детям ничего не говорили; они выжидали несколько мгновений и потом с улыбкой отходили. Они понимали, что пока их дело закончено, возвращались снова в свой угол к своим рамкам и принимались за работу. Вскоре детей звали снова, и та же самая процедура повторялась.

Если вспомнить, что дети в их возрасте (около 4,5 лет), предоставленные самим себе, носятся, прыгают, опрокидывают вещи почти бессознательно и требуют кого-нибудь, кто бы подчинялся их капризам или останавливал их окриком, то нам станет ясным степень внутреннего совершенствования, которая произошла в этих двух малышах, достигших такой стадии развития, когда работа становится привычкой и послушание – чарующим достижением.

Антропологические измерения показали, что один из детей (О.) подходил к норме (вес, рост, объем груди), а другой (А.) был ниже нормального.

Ниже я привожу несколько записей учительницы о поведении этих же детей, когда они были еще недисциплинированными и в состоянии «беспорядка».

О.: Дерется, шумит, задирает товарищей, ни за что не берется, смотрит на чужую работу и мешает; прислушивается к индивидуальным урокам с презрительным выражением лица. Отец ребенка сообщил, что дома он безобразничает и с ним нет слада.

А.: Спокоен. У него почти мания следить за товарищами и сообщать учительнице о каждом проступке, который может казаться нехорошим или неправильным.

Тот и другой ребенок из очень бедных семей. О. совершенно заброшен.

Более поздние записи (дети пришли к самодисциплине и упорядоченности через работу).

О.: Буйство, проявляемое О., дома свелось к борьбе за хлеб. Отец очень бедный человек и не давал ребенку хлеба; ребенок не падал духом, не плакал, но боролся всеми средствами, чтобы добыть свою порцию хлеба. На вопрос учительницы, почему ребенку не дают хлеба, отец уверял, что мальчик, как только съедал свой кусок, просил еще.

В школе ребенок бегал от группы к группе, от урока к уроку, мешал всем и, суясь повсюду, как бы боролся за свою умственную пищу так же, как дома за кусок хлеба. Это – ребенок, у которого безграничная жажда жизни. Самосохранение, кажется, одно из сильнейших стремлений его натуры.

Когда жизнь его стала обеспеченной, ребенок сделался мягким, более того – проявлял массу ласковости и деликатности. Это – тот самый ребенок, который, когда что-нибудь усваивал или успевал в каком-нибудь упражнении, от радости посылал товарищам воздушные поцелуи. Для других детей, достигших этой фазы порядка и дисциплины, запись учительницы гласит: «Работа», в записи об О. помечено: «Работа и доброта».

Пока не введен был горячий завтрак, дети приносили кое-что с собой. Завтраки были очень различны. Двое-трое приносили мясо, фрукты и т. д. О. сидел рядом с одним из таких детей. Однажды стол был накрыт, и у О. не было ничего, кроме куска хлеба, отбитого с трудом. О. посмотрел на соседа, но без зависти, а лишь как бы для того, чтобы регулировать свою трапезу. С большим достоинством он старался есть свой кусок очень медленно, чтобы не опередить других и не показать, что ему уже нечего есть, когда другие еще за столом. Он откусывал маленькие кусочки медленно и серьезно. Сознание собственного достоинства укрепилось в душе ребенка наряду с осознанием основных требований жизни, заставлявших его бороться и завоевывать то, что было «необходимо». С этим соединялась удивительная чуткость и доброта, не ждавшая никакой награды.

Очень замечательно, что этот ребенок, по-видимому, недоедающий, обладал нормальными для своего возраста антропологическими измерениями и весом. В бедности и заброшенности он защищал свою жизнь: нормальное состояние его тела было результатом его героических усилий.

А.: Ребенок всегда был спокоен и тих, он очень скоро достиг фазы активной, упорядоченной и основательной работы. Он отдавался ей с глубокой серьезностью и постоянством. Это – тип толкового, хорошего ребенка обычной школы. Часто он приходил в школу голодный. Его «хорошесть» была пассивного характера – представляла смертельную опасность для него самого; он принимал недоедание без протеста; получал очень много от предоставляемых ему стимулов психической жизни, но никогда бы ему не завоевать их для себя. Его «хорошее» оставалось того же типа и после наступления периода «порядка», как и до этого; он не проявлял ни возбуждения, ни экспансивности. Его антропологические измерения (ниже нормального) указывали, что он вступил на жизненный путь, как «жертва». Он принадлежит к тому типу существ, которых «должны спасать другие».

Характерной нравственной особенностью этого ребенка было «шпионство». Учительница заметила, что ребенок не работал, как другие, он часто подходил к ней и справлялся, хорошо ли он работает или плохо. И это происходило не только во время работы над материалом, а повторялось при каждом его действии, имеющим какое-нибудь моральное значение. Его главная забота была – хорошо или плохо он поступает. Потом он старался с возможной точностью поступать хорошо. Что касается его «шпионских» наклонностей, то тут никогда не проявлялось ничего враждебного к товарищам: ребенок внимательно следил за ними, и как он раздумывал о своих поступках, так же он ставил вопрос и о других: такой-то сделал то-то – хорошо это или плохо? Потом ребенок старался избегать всего того, что у других было признано «плохим».