Ольга Маховская - Американские дети играют с удовольствием, французские – по правилам, а русские – до победы. Лучшее из систем воспитания разных стран

Не случайно образ счастья в русских сказках ассоциируется с рыбой – ускользающим, редким зверем, который может только хвостом махнуть и исчезнуть в темных глубинах.

Социальные игры со счастливым исходом и в сказках, и в реальной жизни нам не очень удаются. И в «Репке», и в «Теремке», и в «Курочке Рябе» попытки героев договориться трещат по швам. Спасает или губит все какая-нибудь мелочь – мышка, которая или хвостиком махнет и погубит яйцо, или, наоборот, поможет вытянуть репку, найдет рукавичку, теремок.

Русское счастье личным не бывает.Справедливость мы видим в том, чтобы «Всем сестрам по серьгам!». Если человек благополучен, все у него есть – и положение, и деньги, и здоровье, – Бог обязательно пошлет ему испытание, чтобы было ему не лучше, чем другим. Так, купец будет искать для своей дочки Аленький цветочек, а Ивану-Царевичу придется жениться на лягушке. Счастье обычно достается бедным, сиротам, у которых нет никаких перспектив.

Сила желания в русской фольклорной традиции часто обратно пропорциональна вероятности истинного счастья. Сказка о Золотой рыбке как раз про это. Чем большего хотела Старуха, тем ближе ее сказка приближалась к печальной развязке. У нас говорят: «Много хочешь – мало получишь!»

Высшее коллективное счастье, счастье одержимых, самоотверженных людей, героев, святых – это идеальная ментальная конструкция, которую религиозная мораль предлагает нам взамен личного счастья. Абстрактное счастье непонятно и не по силам детям, моральное сознание которых начинает формироваться только в семь лет. Хотя в известном стихотворении Владимира Маяковского кроха пришел к отцу, чтобы спросить, что такое хорошо, что такое плохо, в реальной жизни крохи мыслят не абстрактными категориями, а конкретными образами и, как правило, чувствуют, где хорошо, где плохо, лучше своих пап и даже мам. Дети живут эмоциями. Они купаются в них, если они счастливы.

У русских напряженные, непредсказуемые отношения со счастьем.Лично я объясняю это общей амбивалентностью русского характера, тем, что в нем соединились, срослись два противоположных, но взаимозависимых темперамента – холерический и меланхолический. Там, где самоуверенный, не знающий меры холерик победно замахнется, меланхолик с ужасом нырнет под лавку.

Мы ко всему относимся с амбивалентной напряженностью: «Да, но… Нет!» Герои Достоевского доходили до исступления и припадков в поисках ответов на важные вопросы. Спросите русского, что он будет делать сегодня вечером, услышите: «Не знаю…» Может ли стать счастливым человек, который не знает, что он хочет и кого он любит?

Находясь подолгу среди американцев, испытываешь потребность поддать жару, вдохнуть жизнь в довольно строго регламентированное общение окружающих людей. Наш стиль – отношения с бурными проявлениями эмоций, скандалами на пике возбуждения и резкими спадами с чувством бессилия что-либо изменить на свой лад. Долгие периоды упертого молчания с медленным возвратом друг к другу, с постепенно нарастающим приливом нежности. Стихия! Природность у нас считается искренностью.

Страдания определяют глубину отношений. Счастье – еще не показатель. Отказываясь от легких отношений, мы упрямо настаиваем на том, что счастье – дело адски трудное.

А если нет?

– Почему люди в России ходят с таким суровым видом? Почему вы так угрюмы? – спрашивала меня Леночка, девочка двенадцати лет. Она и ее мама родились в Америке, но в России остались родственники, и девочка прилетела навестить своих «кузенов».

– У нас было много горя. Мы до сих пор скорбим.

– Мне так жаль. Могу я чем-то помочь? – спросила она с американской самоуверенностью.

Американцы – сторонники активных способов переживания. Если печаль не проходит, нужно куда-то двигаться, идти к психологу, врачу, отправляться в путешествие, писать книгу… Только не сидеть на месте!

Американский активизм противостоит российской сострадательности.

Кстати, фразу «Can I help you?» («Могу я вам чем-то помочь?»), которую вы обязательно услышите от продавцов в американских магазинах, стали использовать в маркетинговых целях в шестидесятых годах прошлого века для привлечения и косвенного принуждения к покупке зевак, которые заглянули в магазин, возможно, из любопытства.

Продавцы в России перевели эту фразу на свой лад: «Вам что-то подсказать?» Другой акцент: американский продавец оставляет выбор за вами, а исполнение за собой, а наш готов осуществить за вас и выбор, «подсказать», что вам идет, что вам следует купить.

Но точно так родители в России лучше знают, что нужно их детям. Одно из частых неприятных воспоминаний в исповедях россиян: когда родители в детстве покупают некрасивую, дешевую вещь и торжественно вручают как дорогой, исключительный подарок.

У нас не работает обратная связь в общении с ребенком. Удовлетворенное родительское самолюбие мы путаем с предполагаемым удовольствием ребенка.

Родители чаще всего понятия не имеют, что нравится их сыну или дочке. Что тут выбирать? Пусть радуется тому, что есть. Вырастет и купит себе все, что захочет. Мы лукавим. К тому времени, когда он сможет купить себе все, что захочет, он отучится следовать своим желаниям.

Коммуникация в условиях строгой иерархии носит односторонний характер: сверху вниз. Инициатива «младших по званию» воспринимается как нарушение дисциплины. А в проблемных ситуациях мы исходим из того, что уже ничего нельзя сделать. «Ну, что тут поделаешь?» – наша коронная фраза.

Привычка подчиняться разрушает собственную волю ребенка. Точнее, исключает ее формирование.

Если только у ребенка не формируется внутреннее противостояние, он встает в оппозицию. Но это уже не воля, а своеволие, основной мотив которого – отстоять право не на разумное решение, а на любое, пусть самое худшее, но свое.

Страдание – ценнее для нас, чем счастье, совместная радость. Усилия по преодолению трудностей, напряжение всех сил и ресурсов необходимы для достижения цели. Счастье – это предельное физиологическое напряжение, возбуждение, которое может нарастать вплоть до истощения всех сил. Поскольку не всякое возбуждение автоматически достигает пика и заканчивается разрядкой, для разрядки используется конфликт, поводом для которого может быть что угодно.

Для русского человека важнее, чтобы соблюдались нравственные принципы. Говоря языком психоанализа, Супер-Эго у нас доминирует над Эго. Совесть, долг, служение призываются, чтобы разрешить или наложить вето на счастье. Вот почему мы испытываем сильнейшее чувство вины, когда на голову сваливается счастье.И страх сглаза в традициях нашего социума вполне обоснован: коллектив отберет и поделит на всех любое личное приобретение.