Ольга Маховская - Американские дети играют с удовольствием, французские – по правилам, а русские – до победы. Лучшее из систем воспитания разных стран

Русская литература XIX века продвигала масштабный нравственный проект. Нравственные оценки преобладали над личностными. «Жизнь скучна без нравственной цели, не стоит жить, чтобы только питаться, это знает и работник – стало быть, надо для жизни нравственное занятие», – утверждал Ф.М. Достоевский. Князь Мышкин в романе «Идиот» читает монолог о счастье («Посмотрите в глаза, которые на вас так смотрят и так вас любят»), и в момент наивысшей экзальтации у него случается сильнейший припадок. Писатель предупредил нас: счастье связано с таким напряжением сил и воли, что человек может не выдержать его и на пике счастья погрузиться в страдания, сойти с ума…

Моя коллега психолог-исследователь Елена Холондович провела частотный анализ ключевых произведений Федора Михайловича Достоевского и обнаружила с помощью математических методов, что слово «страдание» по мере развития его творчества, от «Белых ночей» до «Идиота», становится ключевым для автора, возводится в высшую ценность.

Л.Н. Толстой тоже писал о том, что счастье можно принимать только как нравственное испытание, урок. «И то, что мы называем счастьем, и то, что называем несчастьем, одинаково полезно нам, если мы смотрим на то и на другое как на испытание». Счастье должно быть справедливым. Тот, кому удалось стать счастливым, должен помнить о тех, кто несчастен. Нельзя стать счастливым в одиночку.«За дверью счастливого человека должен стоять кто-нибудь с молоточком, постоянно стучать и напоминать, что есть несчастные и что после непродолжительного счастья наступает несчастье», – пишет Л.Н. Толстой. В отличие от открытого, демонстративного американского счастья, русское счастье интимно, сокровенно. Они на противоположных полюсах.

Отечественные модели счастья, как и модели жизни, рассчитаны на сильных людей.

Известный режиссер Т. Бекмамбетов, сравнивая отечественное и голливудское кино, отмечает, что в наших фильмах главный герой борется за свободу любимого человека, чтобы обрести вечную любовь. В американском кино наоборот: любовь – это путь к свободе. Эти установки срабатывают и в личной жизни. Перспектива любви и счастья у русского человека постоянно отодвигается, а на первый план выступает борьба с препятствиями. Инстинкт борьбы сформировал у нас привычку видеть преграды на пути к любви вместо того, чтобы смотреть в глаза любимому человеку и встречать с ним рассвет, вознося хвалы Господу за еще один день, прожитый вместе.

Интересно, что принятие решений, выражение желаний и их исполнение в сказках осуществляют разные персонажи. Главное – возглавить процесс. Главный – тот, кто чужими руками жар загребает. Емеля, не слезая с печи, исполнил свои желания благодаря Щуке. Старуха отправила Старика к Золотой рыбке с той же целью. Колобка никто не мог остановить, кроме Лисы, а до этого он творил, что хотел, и т. д. Количество русских народных сказок, в которых герои просто так получают все, поражает воображение. Бессмысленно прилагать усилия, это любой дурак сможет.

Если европейские сказки начинаются с неопределенного времени («Once upon a time…» – «Однажды…»), то русские сказки начинаются с указания на неопределенность места – «В некотором царстве, в некотором государстве…». Наше счастье – где-то. «Везде хорошо, где нас нет», «У соседа и щи гуще». Наше сознание экстенсивно, а счастье сравнивается с бесконечностью. «Пойди туда, не знаю куда. Найди то, не знаю что». Счастье невообразимо. Его нельзя представить. Самый трудный вопрос для русского человека: «Что ты хочешь?» В поисках ответа на него мы готовы исколесить весь мир.

Лев Толстой назидательно замечает: «Счастлив тот, кто счастлив дома». Русский человек почти никогда не бывает счастлив у себя дома.

Расхождение между внешним (экспрессией, декларациями) и внутренним планом (переживаниями, желаниями, страхами) – характерно как для сказочных персонажей, так и для реальных взаимоотношений в нашем культурном ареале.

В социальном отношении такое расхождение – ханжество. В психологическом – самообман, когда человек даже себе боится признаться в желаниях.

Как, по-вашему, ребенок может адаптироваться к миру взрослых, которые говорят одно, а делают другое и никогда не ставят в известность о своих истинных намерениях?

Герой наших сказок вступает не в переговоры, а в сговор с темными силами: он готов пойти на условия с Кощеем Бессмертным, Бабой-ягой, Соловьем-разбойником. С кем угодно он готов договориться, когда идет к цели, но договор этот носит тактический характер. Условности реального мира противостоит предельная ощутимость внутренних метаний. Внутренний мир русского человека предельно амбивалентен, в нем все может соединиться со всем, в произвольном порядке, без всякой логики и рационального выбора. Оправдание такому волюнтаризму – краткосрочность альянса, хрупкость аппликации из разнородных существ или сущностей. Царевна-но-Лягушка-но-снова-Царевна, Иван-Дурак-но-Женился-на-Дочке-Царя, Ковер-но-Самолет… Старик договорился с Рыбой, но не навсегда, всего-то на два желания, Лиса дружит с Волком, но до первой общей добычи… В конце сказки происходит подведение итогов с неизбежным наказанием за плохое поведение.

Акцент на наказании, а не на награде важен не только для русской сказки, но и для отечественной системы воспитания. Отсюда особый мотив поведения как сказочных персонажей, так и детей, которых взрослые вовлекают в свои социальные игры, – мотив избегания неприятностей. Мотив «не быть наказанным», не сделать чего-то запретного, «а то накажут», становится ведущим.

Уже в школе мы учимся не для того, чтобы узнать что-то по-настоящему интересное, а чтобы избежать неприятностей, не получить «двойку». Молодец не тот, что выучился, а тот, кто выкрутился. Не тот, кто много трудился, а тот, кто, не трудясь, сохранил свою репутацию, избежал санкций, получил хорошую оценку за просто так.

Счастье у нас – это не процесс, а результат. Итогом сказочных приключений может стать разбитое корыто или свадебный пир. Наградой может стать и добрый супруг. Счастье – это награда за предыдущие несчастья.

Сказочный герой может быть вознагражден за смелость, отвагу, верность, но уже в самом конце. А до этого ему никто не поможет, потому что он еще не доказал, что заслужил счастье. Видите: у нас счастье нужно заслужить . Не всякий его достоин. Не всякий его получит.

Деньги, достаток, царский статус сами по себе не определяют счастье: «Богатство полюбится, и ум расступится»; «Без денег сон крепче», «Счастью не верь, а беды не пугайся!», «Не в деньгах счастье, а в добром согласье».

Может даже показаться, что счастье – это утешение для бедных и убогих. А богатым и полноценным приходится довольствоваться здоровьем и деньгами. В русском фольклоре предпочтение однозначно отдается счастливому существованию. Счастье случается гораздо реже, чем богатство и достаток.