Хаим Гинот - Воспитай счастливого ребенка. Развитие личности от 3 до 12 лет

Что делать, когда ребенок допускает оплошность. Когда восьмилетний Мартин случайно разлил молоко, мать отреагировала на это совершенно спокойно, сказав: «Я вижу, что ты разлил молоко. Вот тебе еще один стакан, а вот тебе губка». Мать встала и дала сыну еще один стакан молока и губку. Мартин с несказанным облегчением посмотрел на мать, не веря своим глазам. После недолгого молчания он удивленно пробормотал: «Спасибо, мамочка». С помощью матери он вытер стол. Она не стала произносить едких замечаний или бесполезных поучений. Потом мать Мартина рассказывала автору:

– У меня было большое искушение сказать: «В следующий раз будь аккуратнее», но когда я увидела, как он благодарен мне за великодушное молчание, то не стала ничего больше говорить. Раньше из-за этого пустяка поднялся бы такой крик, что настроение было бы испорчено на целый день.

Во многих семьях бурные ссоры между родителями и детьми развиваются по жесткой и предсказуемой схеме. Ребенок делает или говорит что-то «неправильное».

Родитель реагирует на это оскорблением. Ребенок отвечает еще большим оскорблением. Родитель прибегает к угрозам или наказанию, и начинается настоящее побоище.

Девятилетний Натаниэль играет пустой чашкой.

М а т ь. Ты разобьешь чашку. Одну ты уже разбил.

Н а т а н и э л ь. Нет, не разобью.

В этот момент чашка выскальзывает из его рук и разбивается.

Мать… Ну как на тебя не кричать. Что ты за тупица, ты бьешь и ломаешь все, что попадается тебе под руку.

Н а т а н и э л ь. Ты тоже тупица. Ты разбила папину электрическую бритву.

М а т ь. Ты посмел назвать меня тупицей! Какой ты грубый.

Н а т а н и э л ь. Это ты грубая, ты первая меня обозвала.

М а т ь. Слушать тебя больше не желаю. Немедленно иди к себе в комнату.

Н а т а н и э л ь. Попробуй меня заставить.

Это был уже прямой вызов родительскому авторитету, и мать пришла в ярость. Она схватила сына и начала его бить. Натаниэль, желая вырваться, толкнул мать на стеклянную дверь кухни. Стекло разбилось, и мать порезала руку. Увидев кровь, мальчик впал в настоящую панику, выбежал из дома, и найти его удалось только поздно вечером. Все в доме перевернулось вверх дном. Надо ли говорить, что в ту ночь все члены семьи плохо спали.

Не так теперь важно, научится ли в результате Натаниэль не играть пустыми чашками или не научится. Гораздо важнее негативный урок, который он извлек относительно себя и матери. Вопрос заключается в следующем: была ли необходимой эта ссора? Была ли она неизбежной? Или можно было разрешить этот инцидент более мудро?

Увидев, что ее сын катает пустую чашку, мать могла бы, не говоря ни слова, взять чашку, а сыну указать на более подходящую для этого игрушку – например на мяч. Или, если бы чашка все же разбилась, она могла бы помочь сыну собрать осколки и своими замечаниями навести его на мысль о том, что из-за такой маленькой чашки могут возникнуть большие хлопоты с уборкой. Удивление столь мягким приговором заставило бы Натаниэля почувствовать и осознать вину за это происшествие. В отсутствие криков и шлепков у ребенка наверняка хватило бы разума сказать себе, что чашки не предназначены для игр.

Мелкие проступки и большие ценности. Из мелких проступков и происшествий дети могут извлекать полезные уроки о больших ценностях. Родители должны научить ребенка отличать неприятные и раздражающие события от событий трагических или катастрофических. Многие родители реагируют на разбитое яйцо, как на перелом ноги, а на разбитое окно, как на трагедию, разбившую сердце. Мелкие неприятности должны преподноситься ребенку именно как таковые, без преувеличения их значимости:

«Ну вот, ты снова потерял перчатки. Это досадно, потому что перчатки стоят денег. Это достойно сожаления, но не катастрофа».

Из-за потерянных перчаток не стоит падать духом, так же как порванная рубашка не есть повод для самодеятельной греческой трагедии.

Прилагательные, как и отравленные стрелы, следует использовать против злейших врагов, но не против маленьких детей. Когда человек говорит: «Какой безобразный стул», со стулом ровным счетом ничего не случается. Он продолжает как ни в чем не бывало стоять на месте. Он не испытывает ни унижения, ни обиды. Ему безразлично, какое прилагательное использовали для его определения. Однако если ребенка назвали безобразным, неуклюжим или глупым, то с ним что-то происходит обязательно. Ребенок отвечает на оскорбление телесными и душевными реакциями. Эти реакции – не что иное, как негодование, гнев и ненависть. Это фантазии, в которых преобладают сцены страшной мести. Это чувство вины, которое порождают эти фантазии, и тревожность, возникающая из чувства вины. При этом могут появиться нарушения поведения и некоторые болезненные симптомы (см. главу 7). Короче говоря, за оскорблением следует цепь реакций, которые делают несчастными и детей и родителей.

Если ребенка назвали неуклюжим, он сначала может отреагировать отрицанием: «Нет, я не неуклюжий». Но чаще всего ребенок так сильно верит родителям, что начинает и сам считать себя неуклюжим. Если после этого ему случится оступиться или упасть, он даже может вслух сказать самому себе: «Какой ты неуклюжий». С течением времени ребенок начинает избегать ситуаций, где требуется подвижность и реакция, так как убежден, что слишком неловок, чтобы успешно справиться с такой ситуацией.

Если учителя и родители постоянно говорят ребенку, что он глуп, он начинает всерьез в это верить. Он начинает думать о себе как о глупце и тупице. Впоследствии он отказывается от всяких умственных усилий, чувствуя, что единственный способ избежать насмешек – это уклонение от участия в интеллектуальных конкурсах и соревнованиях. Его безопасность зиждется на отказе от таких попыток. Лозунгом такого ребенка становится фраза: «Если я не стану пытаться, то никогда не проиграю».

Когда мы сами были детьми, нас не учили, как управлять гневом – полноправным явлением психической жизни любого человека. Нас заставляли чувствовать вину за то, что мы его испытывали; осознавать нашу греховность, если мы осмеливались открыто его выражать. Нам внушили, что быть сердитым или злиться и быть плохим – это одно и то же. Гнев был не просто символом плохого поведения; он считался преступлением.

В отношениях с нашими детьми мы стараемся сохранять терпение. Мы сохраняем его так прилежно, что рано или поздно оно лопается. Мы боимся, что наш гнев может принести вред ребенку, поэтому пытаемся сдерживать его, как ныряльщик сдерживает дыхание. Правда, в обоих случаях способность задерживать естественный позыв оказывается весьма ограниченной.