Лара Эдриан - Полночный поцелуй

Простой трюк, им умели пользоваться старейшие Рода, к которым он принадлежал. Но сам он к таким уловкам прибегал исключительно редко.

И все же едва перевалило за полночь, он вновь оказался у ее дома. Стараясь не думать о чести и достоинстве, он проверил щеколду на входной двери. Как он и предполагал, дверь была открыта. Во время вечернего разговора он сделал ей предложение, показал, чего он от нее хочет, и в ее карих глазах вместе с удивлением прочитал ответное желание.

Он мог взять ее сразу. Она с готовностью приняла бы его, в этом он не сомневался и знал, что они вместе получили бы удовольствие, которое для него было равнозначно гибели. Долг Лукана заключался в служении Роду и тем воинам, что вели борьбу с Отверженными, число которых неудержимо росло.

Плохо, что Габриэлла видела кровавое пиршество у клуба, сообщила о нем в полицию, рассказала друзьям прежде, чем это событие стерлось из ее памяти; кроме того, она еще умудрилась его сфотографировать. Кадры получились размытыми, тем не менее это улики. Он должен уничтожить снимки, пока она не показала их кому-нибудь еще. Теперь они у него и послужат хоть каким-то оправданием его присутствия здесь. Долг обязывал его быть сейчас в технической лаборатории и вместе с Гидеоном заниматься идентификацией того Отверженного, которому удалось избежать возмездия. Или вместе с Данте, Рио, Конланом и другими патрулировать город, предупреждая бесчинства собратьев, охваченных Кровожадностью. И разумеется, он вернется к исполнению своего долга, как только закончит дело с прекрасной Габриэллой.

Лукан проскользнул в старый кирпичный дом на Уиллоу-стрит и закрыл за собой дверь. Дразнящий запах Габриэллы щекотал ноздри и вел за собой, как тогда, в клубе, а потом по улицам города до самого полицейского участка. Лукан бесшумно прошел через нижний этаж и поднялся наверх, в спальню. Лунный свет лужицами растекался на выступах и впадинах сводчатого потолка и тускло освещал соблазнительный изгиб тела Габриэллы. Она спала обнаженной, словно ожидая его, длинные ноги запутались в простынях, волосы красным золотом рассыпались по подушке.

Ее аромат окутал Лукана, сладковатый, волнующий, он вызвал боль в деснах.

«Жасмин, – подумал он, удовлетворенно улыбаясь. Экзотический цветок раскрывал свои лепестки только ночью и, повинуясь ее соблазну, дарил тьме свое чарующее благоухание. – Откройся мне, Габриэлла».

Но он решил, что не будет соблазнять ее. Не сегодня. Он только попробует ее на вкус, достаточно, чтобы удовлетворить любопытство. Он разрешил себе только попробовать. Он уйдет, а в памяти Габриэллы не останется и следа о его визите и о том ужасе, что она видела в темном переулке два дня назад.

Его желание подождет.

Лукан подошел и присел на край кровати. Провел рукой по мягким волосам, по округлому плечу.

Габриэлла сладко замурлыкала, потревоженная его прикосновением.

– Лукан, – в полусне пробормотала она, на каком-то подсознательном уровне понимая, что он здесь, рядом с ней.

– Это только сон, – удивленно прошептал Лукан, не ожидавший услышать свое имя, потому что он не воспользовался трюками, которые применяли в таких случаях вампиры.

Габриэлла глубоко вздохнула, поворачиваясь к нему.

– Я знала, что ты вернешься.

– Правда?

– Ум-м-м, – мягким, волнующим рокотом подтвердила она, не открывая глаз, пребывая в сладкой паутине полусна-полуяви. – Я хотела, чтобы ты пришел.

Лукан улыбнулся и снова погладил ее по волосам.

– И ты не боишься меня, красавица?

Она чуть мотнула головой, прижимаясь щекой к его ладони. Ее губы приоткрылись, в тусклом лунном свете блеснула тонкая полоска зубов. Хрупкие плечи и изящная, по-королевски гордая шея. Какой, наверное, сладкой и нежной окажется ее кожа на вкус.

И ее грудь… Лукан не мог равнодушно смотреть на темно-розовый сосок, обозначившийся под тонкой простыней, небрежно обмотавшейся вокруг ее тела. Он дотронулся до него, нежно пощипывая, и едва не зарычал, почувствовав, как сосок набух и затвердел в его пальцах.

И его член сделался твердым. Лукан облизнул губы, его голод усилился, он горел желанием овладеть ею. Он медленно откинул простыню, теперь она лежала перед ним полностью обнаженная – само совершенство, он знал об этом. Миниатюрное и вместе с тем сильное тело дышало молодостью, весенней свежестью. Лукан скользил пальцами по груди, выпуклому животу, дальше вниз. Здесь ее кожа была шелковистой и теплой. И такой соблазнительной.

Лукан склонился, обхватил Габриэллу и приподнял. Он целовал изгибы ее бедер, щекотал языком лунку пупка. Она издала слабый стон, когда он коснулся языком ее интимных складочек, тонкий аромат ее желания подействовал на него как колдовское зелье.

– Жасмин, – выдохнул он, почти касаясь губами ее разгоряченной кожи, зубы увеличились, он рискнул опуститься ниже.

Стон наслаждения от прикосновения к ее клитору вызвал в нем безудержную волну вожделения. Губами он чувствовал ее влагу, язык обжигал жар ее расщелины. Лукан напитывал себя сладчайшим нектаром страсти, пока ее тело не содрогнулось в конвульсиях первого оргазма, за ним последовал второй, третий.

Лукан держал в руках ее обмякшее, вибрирующее угасающей страстью тело, дрожь сотрясала и его самого, он осторожно опустил ее на кровать. Никогда ни одна женщина не вызывала в нем такого острого желания. Он хотел большего, мысль возникла мгновенно и ошеломила его – он должен беречь и защищать ее. Габриэлла тяжело вздохнула, освобождаясь от напряжения последнего оргазма, и свернулась клубочком, как котенок.

Лукан смотрел на нее, ярость и желание тугими обручами стягивали тело. Тупо ныли нижние десны, придавленные выросшими клыками. Во рту пересохло. От голода скрутило внутренности. Зрачки сузились в кошачьи щелки, зрение обострилось, жажда крови и сексуальной разрядки достигли апогея.

«Возьми ее, – взывала его нечеловеческая, неземная природа. – Она твоя. Возьми ее».

Но он дал себе клятву – только попробовать. Он не причинит ей вреда, лишь усилит ее наслаждение и доставит каплю удовольствия себе. С первыми лучами солнца она забудет все, что здесь было. Как Донор, она даст ему ту малость, что поддерживает в нем жизнь, а потом проснется расслабленная, удовлетворенная и… ничего не помнящая.

«Это будет ее благодарностью», – убеждал он себя, терзаемый голодом.

Лукан склонился к сладко свернувшейся калачиком Габриэлле, с нежностью убрал рыжую прядь волос – обнажилась белая шея. Сердце в груди неистово колотилось от предвкушения сладостного удовлетворения мучительного голода. Он только попробует, не более того. Только доставит себе каплю удовольствия – и все. Он склонился ниже, открыл рот, почти задыхаясь от дурманящего аромата женщины. Губы прижались к мягкому телу, языком он ощущал пульсацию крови в сонной артерии. Клыки, впиваясь в бархатистую мягкость шеи, подрагивали от вожделения. Еще секунда – и тонкая кожа будет прокушена.