Александр Слепаков - Порно для маленьких

– Да, тетя Жанна, вы не представляете… Но сначала я папе скажу, потом вам.

– Иди детка, он у себя, – кивнула Жанна Саркисовна.

Папа выслушал, не перебивал. Спросил, как Марина хочет его назвать.

– Если будет девочка, – сказала Марина, – то Лена, как маму. А если мальчик, то Лев, как тебя.

Она смотрела на папу.

– Разве ты не рад? – спросила Марина Шульман.

– Да рад, конечно, – довольно кисло ответил папа, – особенно, если его назовут моим именем.

– Ты думаешь, я не смогу им заниматься? – Марине Шульман явно не нравилась папина реакция. – Ты думаешь, я завалю учебу?

– Возьмем няню в случае чего, – отозвался папа, но бодрости в его голосе по-прежнему не было, и, хотя он пытался изобразить эмоции, подходящие к случаю, получалось у него плохо, не то, что бы эмоции не изображались, но было понятно, что они не настоящие, искусственные, надеваются на лицо насильственно.

– Папа, – Марина решила по своему обыкновению просто спросить, что происходит, – ты же понимаешь, что я хочу этого ребенка.

– Ладно, тогда ты мне объясни, почему это тебе вздумалось именно сейчас, когда ты сама еще ребенок, делать следующего ребенка? Я не говорю про аборт, об этом вообще речи быть не может. Тебе нет шестнадцати лет. Ты не взрослая женщина, ты подросток. Я не говорю про моральную или там физическую зрелость. Ты же сама понимаешь, что я не буду об этом говорить. Откуда я знаю? Может, ты зрелее нас всех.

– Кого это вас всех?

– Ну тети Жанны, например.

– Нет, – серьезно сказала Марина, – тетя Жанна зрелее меня. Просто мы с ней очень разные.

– Ну хорошо. Но почему именно сейчас? Это же было осознанное решение. Если бы ты пришла и сказала, слушай папа, тут такая история. У меня роман с парнем, опыта ноль у него и у меня. И в результате беременность. То я бы понял. И ты бы так и сказала, если дело обстояло именно так. Но, насколько я понял, дело обстоит не так. Ты появляешься вся сияющая. И у меня вопрос. Возможно, слегка запоздавший. Почему? Что случилось? Если парень тебе очень нравится, я могу это понять. Хотя мне парни никогда не нравились.

Марина улыбается и кивает. Мол, шутка принята. Вернее, принято предложение не устраивать из всей этой ситуации драму.

– Папа, но мне тоже не нравятся парни. И девушки мне не нравятся. Мне нравишься только ты и тетя Жанна. Но этот – особенный.

– И что? Сразу надо размножаться? Я не ханжа, ты же знаешь, но почему сразу ребенок?

– Честно?

– Честно.

– Мне мама снилась. Я так поняла, что этот ребенок ей зачем-то нужен.

Лев Иосифович аккуратно раскладывает бумаги на столе.

– Извини, но это бред.

– Конечно, бред. Я согласна. А вдруг нет?

– Ты маму ведь не помнишь. Ее фотографий даже не осталось. Все куда-то делись. А их и было не много. Ты даже толком не знаешь, как она выглядит.

– Это как раз ерунда. Она так на меня похожа, верней, я на нее. Только, я обратила внимание, у нее ногти на руках очень коротко подстрижены. И нет вообще маникюра.

Марина говоря это, подняла вверх свои пальцы, у нее безукоризненный маникюр. Лак светло-желтого цвета. Лев Иосифович раскладывает документы, это, наверное, реестры продаж. Самое главное, чтобы они лежали на столе ровно. Бумажечка к бумажечке. У Лены, действительно, не было маникюра, она, действительно, стригла ногти коротко… И Лев Иосифович не припоминает, что бы он говорил Марине про это. Совершенно не понятно, что может выйти из такого разговора. Про Лену он вообще не готов говорить. К тому же самому Льву Иосифовичу она не снится.

– Ты ничего не скрываешь от меня?

– Нет, папа. Зачем бы я скрывала?

– Ты хорошо себя чувствуешь?

– Очень хорошо. Чудесно себя чувствую. А что такое?

– Нет у тебя… ну… видений? Будущее не представляется тебе?

– Папа, что ты такое несешь?

– А почему ты решила, что маме нужен твой ребенок?

– У меня нет такой уверенности. Но мне кажется, что это так. После того сна.

– Что тебе конкретно снилось?

– Мы сидели на лавочке в каком-то дворе. Там была колонка с ручным насосом. Чугунная такая, очень старая.

Двор с чугунной колонкой. Сначала отсутствие маникюра, потом чугунная колонка… Марина никогда не была в этом дворе. Откуда она знает?

– А почему ты решила, что именно этот парень?

– Он появился сразу на следующий день. Сразу после того, как приснился сон. Я только его увидела и сразу поняла, что это он. Ты его увидишь и тоже поймешь.

– Как хоть его зовут? – спросил Лев Иосифович.

– Борис, – улыбнулась Марина.

– Сколько ему лет?

– Восемнадцать лет.

– Мы его вырастим, даже если этот Борис на тебе не женится, – говорит немного невпопад Лев Иосифович. – А это вполне возможно, кстати. Он же сам еще ребенок. Испугается твоей беременности и убежит от тебя.

– Борис убежит от меня? – продолжает улыбаться Марина. – Нет, папа, он от меня никуда не убежит.

Тамаре Иевлевой не спалось, а Гущин хотел спать.

Он несколько раз просыпался от того, что она не спит. Не потому, что ему мешали спать. Тамара Иевлева не вздыхала шумно, не ворочалась, не покашливала, вообще формально никаких препятствий для его сна не создавала.

Он засыпал, проваливался в сон, и ему сразу начинало сниться, что он садится в троллейбус на Энгельса, пардон, Большой Садовой. Троллейбус трогается с места и почти сразу, напротив магазина «Диета», резко тормозит, отчего пассажиры летят друг на друга, а на самого Гущина падает крупная женщина с необыкновенно густой, торчащей над головой прической, похожей на каракулевую папаху. От этого Гущин просыпается.

Тамара Иевлева касается его руки пальцами, он опять засыпает, опять просматривает тот же самый сон и снова просыпается в том же самом месте. После третьего круга Гущин вдруг проснулся окончательно и понял, что спать уже не может.

– Ты почему просыпаешься?

– Да на меня какая-то полная женщина все время падает.

– Я ее знаю, это Медуза Горгона.

– Мезуза Гордона, – буркнул Гущин. Тамара прыснула. Гордон их общий знакомый, ортодоксальный еврей (отсюда Мезуза), бывший ортодоксальный марксист.

– Я не сплю, потому что ты не спишь, – стал объяснять Гущин, – а ты не спишь, если так можно выразиться, из-за всего.

– Ты прав, как всегда, – Тамара поправила подушку. – Из-за всего, точнее не скажешь.

– Это меня и тревожит, – продолжал Гущин, – ты ведь не станешь впадать в панику потому, что Борька будет папой. Ну будет папой, от этого не умирают. Надо бы нам с отцом этой Марины познакомиться.

– Да надо бы.

– Тебя смущает отсутствие энтузиазма с Борькиной стороны? Но в его возрасте совершенно естественно, что…

– Меня смущает совершенно другое, – перебила Тамара. – Понимаешь, ему восемнадцать лет. Он совершенно нормальный парень. Я так радовалась, что он обычный ребенок.