Александр Слепаков - Порно для маленьких

– И хорошо, и я радовался. И, мне кажется, ничего в этом не изменилось. – Гущин приподнялся на локте. – Или ты что-то заметила?

Иевлева откинула одеяло, села на кровати. Гущин смотрел на нее, прищурившись:

– Столько лет на тебя смотрю, пора бы привыкнуть.

– Да, – кивнула она, – ты мне тоже по-прежнему очень нравишься, – она взяла его руку в свои ладони, поднесла их к губам и поцеловала пальцы.

– Через полтора года у нас двадцать лет совместной жизни, – сказал Гущин, – пора подумать об организации банкета. Я так тебя люблю. Пойдем, покурим на балкон, ты все равно не спишь.

– Да, сейчас пойдем, – она повернулась к Гущину, – ты помнишь, кто его отец? Кто отец Бориса?

– Ну конечно, – отозвался неохотно Гущин, – но… если честно, как-то перестал придавать этому значение. Столько лет прошло. Мы очень давно не говорили об этом.

– Пойдем на балкон, – сказала Тамара, – ты хотел курить.

Они прошли мимо двери в комнату девочки и мимо двери в комнату мальчика. От одного огонька зажглись два огонька. А первый огонек погас.

– Ладно, – говорит она, – зачем притворяться? Ведь мы оба все равно думаем только об этом. Современные родители без предубеждений и все такое.

– Почему ты вспомнила о его отце?

– Я первая спросила. Давай, выкладывай. Пока все спят.

– Она мне очень нравится. Она ужасно мне нравится. Она сидела рядом с Борькой, и выглядело это так, будто она всегда рядом с ним сидела, как будто это ее место.

– Она на два года младше Кати.

– Но Катя земная девушка. А эта – инопланетянка.

Гущин сам не знал, откуда взялось слово «инопланетянка», но так можно было выразить то, что он чувствовал.

– Да, ты верно заметил. И такое впечатление, что она не очень общительная. Она нам с тобой хотела понравиться, но не понимала, как это сделать. И от этого растерялась. И очень мало говорила.

– Но для девушки ее возраста беременность – это не совсем обычное состояние. Можно растеряться.

– Она не из-за этого растерялась. Можешь мне поверить. Она не стесняется беременности, а ужасно этим гордится. Следующая загадка. Это не просто ожидание ребенка. Это связано у нее с долгом и любовью к кому-то еще. Причем к женщине.

– Какой женщине?

– Я откуда знаю? Я только немного слышу. Вот Сильва слышала почти все.

– Да, Сильва… – Гущин затянулся, пустил дым, помолчал, Тома не начинала говорить, ждала, что он скажет.

– Гриша железный, – произнес наконец Гущин, – Я бы с ума сошел.

– Да ладно… с ума бы он сошел… Завел бы роман с лаборанткой, – улыбается Тамара Иевлева, – знаешь, мне не верится, что она умерла. Сидит где-нибудь тихо.

– И где же?

– Если бы я знала. На горе Афон переодетая в монаха. Что-то в этом роде. Объявится в свое время. А наша невестка чувствует, что со мной что-то не так. И, что я чувствую, что с ней что-то не так. Мы обе очень чувственные. Ты правильно говоришь про нее. Мне она тоже нравится.

– А почему ты мне напомнила про Борькиного папу? Про Василия Фролова? Что случилось?

Очень темная даже в городе южная ночь. Душно, тихо. Тамара показывает глазами. Гущин оглядывается. Окно в комнату Бориса настежь открыто. На подоконнике с наружной стороны сидят три летучие мыши. Три фигурки замерли, как будто их пририсовали к подоконнику. Конечно, они чувствуют присутствие людей на балконе, но не улетают. Даже не шелохнулись.

– Это продолжается уже больше месяца, – говорит Тома, – что им от него нужно? Как ты думаешь?

Гущин молчит. Теперь ясно, что не дает спать Томе. И хуже всего, что в этих делах Гущин совершенно не соображает. Чего ждать, как помочь? А, может, это просто совпадение? Но Гущин ведь понимает, что не совпадение, зачем обманывать самого себя?

– И вот как раз теперь, – говорит она, – появляется эта девочка и собирается родить нам ребенка. Ее вырастил папа, мамы своей она не помнит. Но мама ее была непростая женщина, уверяю тебя. И там тоже какая-то история. У ее отца бесполезно спрашивать, он не знает. Смотри, летучие мыши сидят только на этом окне. Больше ни на одном. Она абсолютно уверена, что ей нужно родить ребенка Бориса. Почему? И еще. Тут летает какая-то гадость. Я бы не беспокоилась, тут полно всякой гадости. Но эта имеет отношение к нам. А я отвыкла от всего этого, почти превратилась в обычную женщину. И не знаю, смогу ли делать то, что могла раньше. А вдруг нет? Кто ему поможет? Я не позволю, чтобы у него возникли проблемы, как у его отца. Женя, обними меня, мне не по себе.

Гущин сунул сигарету в пепельницу, осторожно обнял Тамару, ее волосы оказались возле его лица. Он сказал:

– А я? Меня ты совсем сбрасываешь со счета? Я, по-твоему, ни на что не годен?

Она ничего не ответила, но прижалась к нему и потерлась щекой о его плечо.

Аслан не должен знать, зачем на самом деле Валя дает деньги. Валя ведь не может сказать ему – Аслан, я просто хочу, чтобы ты стрелял и убивал.

Аслан не идиот, он понимает, что деньги дают за что-то имеющее смысл. Если Валя хочет, чтобы Аслан стрелял и убивал, значит, у Вали есть в этом интерес. А какой?

Этого Аслан не должен знать, он вообще полуживотное и является пушечным мясом. И должен знать столько, сколько Валя считает нужным.

Правда, Аслану может быть пофиг, на что Валя дает деньги. Тем более, что Валя дает много и не требует отчета.

Еще Аслан может думать, что Валя просто посредник, например, кто-то дает деньги на джихад. Валя передает их, но много оставляет себе, и тогда у него есть прямой смысл давать деньги. Чем больше он дает, тем больше перепадает ему самому.

Но мысли эти могут причинять Аслану боль, а сколько Валя берет себе? А вдруг он берет половину или даже больше? Это создавало бы дополнительный фактор риска, мало ли что Аслану придет в голову.

И, все равно, а зачем дает деньги тот, посредником между кем и Асланом является Валя? А вдруг не на джихад? Человека, передающего деньги на джихад, Аслан представляет себе не таким, как Валя, а совершенно по-другому. С темными волосами и черными или карими глазами, по крайней мере. А Валины волосы цвета выгоревшей на солнце соломы, что странно.

А вдруг тот, от кого идут деньги, однажды появится? Лучше всего, если он станет Аслану братом, тогда Аслан убьет Валю, русского пса. А если не станет братом, но убить его будет нельзя? Тогда проблема.

Ладно, пусть Аслан думает, что хочет, пока он делает то, что нужно Вале. А чтобы поменьше думал, надо его загрузить работой. Поэтому Валя поручил найти врачей, чтобы изымать человеческие органы и помещать их в специальные контейнеры. Органов поступает так много, что теперь у Аслана нет вопросов. Он организовал врачей, и у кого изымать тоже есть.

А что делает с органами Валя, продает? Зачем бы Валя продавал, у него и так неограниченный доступ к американским долларам. Макс присылает их дипломатическим транспортом через специальный канал. Они упакованы в контейнеры – не такие, в какие врачи Аслана пакуют органы. В другие, но тоже не видно, что внутри.