Александр Слепаков - Порно для маленьких

Но тебе в голову не могла прийти мысль, а сколько ей лет, а что думает по этому поводу Уголовный кодекс? Мысль о том, что происходящее между вами может касаться кого-то еще, кроме вас.

Это ее губы и мои губы, это ее руки и мои руки. Она смотрит в мои глаза с расстояния в пять сантиметров. Как, каким образом я могу в этот момент думать, что на свете есть следователь Головня, которая будет говорить невероятные слова-уроды, будет объяснять какие-то статьи, деловито рассуждать, как будто это может иметь отношение ко мне или Марине.

Но позвонить домой разрешили. Взял трубку папа. Сразу понял, что я его не разыгрываю. Сказал, чтоб я держался, ничего не боялся, что это скоро выяснится, и меня отпустят. Что он всех поднимает на ноги, а поднять на ноги у него есть кого. Он хотел еще что-то сказать, но Виктория Ивановна показала, что надо закругляться. Тогда он попросил дать ей трубку, она трубку охотно взяла, подтвердила, что да, арестован. По обвинению в растлении малолетних, статья 134. Увидеться нельзя, потому что подследственный совершеннолетний. Сегодня уже поздно, а в понедельник в 9:00 можно прийти. Желательно, с адвокатом. Нет, трубку подследственному она больше не передаст, свидание в установленном порядке, адвокат все объяснит. Нет, сегодня точно нет, ее рабочий день закончился.

Папа сказал, что надо не бояться и не распадаться на части, Борис так и поступит. И если следователь Головня В.И. считает его существом, единственная функция которого подпадать под статьи Уголовного кодекса, то необязательно ей видеть его растерянность. Надо взять себя в руки и спокойно дождаться завтрашнего дня. Ему объяснили, что ночь он проведет здесь же, в аресте, а на следующий день его переведут в камеру предварительного заключения, в СИЗО на Кировский.

Его поместили в двухместной камере, но с соседом он познакомиться не успел, соседа сразу забрали, и он уже обратно не вернулся. На ужин приносили какой-то суп и чай.

Борис лег на кровать, вспомнил, что она называется «нары», и это было справедливо, потому что «кроватью» это вряд ли можно было назвать. Он как-то отупел от эмоций и решил вообще запретить себе думать.

Ощущение бессмысленности, абсурда, несправедливости и так далее вызывает сильное желание с этим всем спорить, приводить аргументы, доказывать свою правоту.

Борис тоже было начал доказывать свою правоту, но скоро понял, что это только отнимает силы. Именно то, что собеседник так живо откликается на аргументы, так эмоционально с ними соглашается, и вызывало у Бориса сначала чувство облегчения.

Но он скоро понял, что собеседник так живо откликается на его аргументы и так горячо соглашается с ними, потому что этот собеседник и есть сам Борис. Он все доказывает самому себе, ничего нового в ситуацию это не вносит.

Нетронутый суп, хлеб и то, что здесь называется чаем, забрали. Потом довольно быстро стемнело. Борис ожидал, что вот-вот кого-нибудь приведут, но никого не приводили. Он не знал, что следователь Головня, выполняя инструкцию по раскрутке, дала по полной, но никаких инструкций по содержанию подследственного не получила.

Окончив допрос, оформив документы и поговорив с отцом подследственного, она уже по собственной инициативе использовала имеющееся у нее влияние, чтобы к подследственному никого не подсаживали. Пусть он освоится. Пусть он проведет ночь безопасно. И пусть он останется один на один со своими мыслями. Будет тогда посговорчивее. Это настоящий шок для него – вот так вдруг оказаться в камере, а сосед, может быть, как-то отвлек бы его. Нет, пусть он сам себя измучает мыслями.

Итак, он лежал, давайте называть вещи своими именами – на нарах, смотрел в потолок, в камере темно, окно высоко, и не видно толком ни самого окна, ни тем более подоконника. Видно только свет, который проникает из этого окна, до тех пор, пока дневной свет не превращается в сумеречный и потом медленно гаснет.

Довольно тихо, иногда слышны шаги по коридору. Ощущение, что не распоряжаешься собой, а тобой распоряжаются чужие, равнодушные люди, для которых ты только номер на папке дела, это ощущение ноет, болит, отвлечься от него невозможно.

Тогда он стал думать про окно. И сразу понял, что на подоконнике с внешней стороны сидят неподвижно три фигурки – как приклеенные, как нарисованные.

И тут же почувствовал, как что-то довольно тяжелое, довольно большое, появилось в ногах его кровати. Испугаться не успел, потому что первая реакция была – крыса, но крысы такими большими быть не могут. И тут же услышал мурлыканье, которое ни с чем нельзя было спутать. Это особое мурлыканье со стоном и присвистом, которое он прекрасно помнил с детства.

Ошибиться невозможно, так пробираться по кровати может только Рыжик. К тому же вот он ткнулся носом в ладонь. Характерный жест, это значит, что сейчас Рыжик залезет тебе на грудь, подогнет под себя лапы и его мордочка окажется прямо перед твоим лицом. При этом он будет мурлыкать очень громко, на всю комнату, извиняюсь, камеру.

Вот именно, камеру! Откуда он здесь взялся? Уже четыре года, как он умер (сдох?) от почечной недостаточности. Нет, все-таки умер. «Сдох» про Рыжика Борис не может сказать. Но тяжесть его немаленького тела на груди ощущается очень явственно, и это его характерный стиль, довольно шершавым языком проводить время от времени по твоему носу, но при этом он никогда не лизнет ни губ, ни подбородка, ни щеки, ни глаза, ни лба. Почему-то только нос.

Что он здесь делает? Присутствие кота вдребезги разбивает коварный план следователя Головни В.И., по которому подавленность должна охватить Бориса. Вместо подавленности возникает чувство, что не зря мама смотрела с тревогой и ходила задумчивая, и что-то такое есть у Бориса, что перешло к нему от нее и это что-то – исключительное, обычно не свойственное людям. И оно связано с фигурками на подоконнике.

Борис запускает пальцы в густую шерсть, кот мурлычет еще громче и кладет подбородок на пальцы Бориса. Борис засыпает, или ему кажется, что он засыпает. У него нет ни сил, ни, честно говоря, желания проверять спит он или не спит.

Теперь он видит окно камеры и через это окно он смотрит в камеру снаружи. Ему видна лежанка (нары), на ней он видит Бориса, то есть самого себя спящего и спящего же у него на груди кота.

С огромной скоростью окно уходит вниз и все здание рывком уходит вбок. Мелькает погруженный в сон тюремный двор с автомобилями, темнота мгновенно сменяется яркой вспышкой света, но свет сразу же гаснет, и Борис видит комнату. В комнате спиной к нему сидит женщина и что-то пишет в своем ноутбуке.

Борис подходит к окну, смотрит вниз, из окна вид такой, какой бывает, когда самолет поздним вечером, заходя на посадку, пролетает над городом. Серо-фиолетовые обрывки облаков, а далеко внизу линии огней обозначают контуры улиц, причем свет их напоминает искрящиеся драгоценные камни, но никакой связи, объясняющей эту ассоциацию, Борис найти не может. Просто у него такое чувство, что эти огни – драгоценные огни, чувство, которому нет объяснения.