Ольга Костылева - Голос крови (сборник)

– Добрый вечер. Простите, что я так вот, без приглашения… мне нужно с вами поговорить. Это вам, – протянул Павел женщине букет.

Анна приняла цветы и проговорила:

– Проходите. Сейчас я зажгу лампу.

Поразительно, но в доме у Анны не было электричества. В первый момент, когда она вернулась с керосиновой лампой в руке, Павел решил – вышибло пробки или случилось что-либо еще в этом роде. Но он ошибался. Дом не был подключен к электросети вовсе. И Анна жила в огромном особняке одна. Все это он выяснил позже, а пока они, миновав тамбур, попали в большой зал, где горел камин. Анна направилась прямиком к огню. Павел задержался у дверей и огляделся. Глаза более-менее привыкли к темноте еще на улице, и в неверном, пляшущем свете он различил высокий сводчатый потолок, картины на стенах, широкую каменную лестницу на второй этаж. Возле лестницы стояла статуя обнаженной женщины с поднятыми вверх и связанными в запястьях руками.

– Проходи сюда, здесь уютно, – услышал он от камина чуть хрипловатый голос Анны. – У меня есть хороший коньяк. Выпьем?

Павел подошел. Они оказались лицом к лицу, и он смог рассмотреть ее как следует. Анна была божественно красива. Под пуховым платком на ней оказалось белое вечернее платье. Черные кудри были забраны в высокую прическу. В колеблющемся свете живого огня на меловом лице отчетливо выделялись черные крылья бровей, крупные прекрасные глаза, ярко-красные губы. Губы едва различимо дрожали. В эту ночь молодой историк не пришел ночевать домой.

С той поры Павел проводил в обществе Анны все вечера и многие ночи. Как ни уговаривал молодой человек, она неизменно отказывалась сходить с ним куда-либо дальше прилегающей к ее дому улицы. Потому все время они проводили в старинном особняке. Павла, впрочем, это нисколько не смущало. Часы в обществе возлюбленной пролетали стремительно. Павлу и Анне не были нужны ни дурацкий телевизор с похабными новостями, ни пошлое радио. Большую часть времени они проводили у камина, дегустируя за беседой изысканные вина, меньшую – в постели, и лишь изредка выходили на улицу подышать воздухом.

Определенно, эта женщина нисколько не была похожа на современных отвязных девиц. Она словно явилась в жизнь Павла из прошлого. Из тех романтических времен, когда дамы падали в обморок от чрезмерных эмоций и круглосуточно нуждались в заботе и защите.

Первое время Павла живо интересовали статуи, коих в особняке было множество. В большинстве своем это были фантасмагорические, нелепо изломанные, будто расчлененные и вновь собранные фигуры мужчин и женщин. Многие состояли из нескольких частей. Порой части эти находились на некотором расстоянии друг от друга или были неправильно соединены. Пара фигур была словно вывернута наизнанку. Воистину, у создателя этих скульптур было извращенное воображение. Но в том, что он гений, сомневаться не приходилось – настолько верно были переданы малейшие детали тел, черты искаженных гримасами боли или ужаса лиц.

На вопросы о происхождении статуй Анна отвечала уклончиво. Мол, собирал коллекцию дед, где он скульптуры эти брал, не знаю, кто автор – тоже не ведаю… Павел поприставал поначалу с расспросами, да и отвязался: не хочет рассказывать, не надо. А может, и правда не знает. Мало ли в тридцатые – сороковые годы со скульптурами экспериментировали? Скорее всего, уши растут из тех веселых времен.

Одно в этих статуях никак не давало Павлу покоя: он никак не мог определить, из какого материала они изготовлены. Мрамор – не мрамор, гипс – не гипс. На взгляд вроде камень, скорее всего мрамор, а прикоснешься… нет, не камень. Воск? Что еще? Расспрашивать хозяйку было бесполезно.

«Я не знаю», «может быть», «какая тебе разница?», «мне они нравятся, пусть стоят», – ответы были примерно такими.

Ночи становились все длиннее, а дни – короче.

Павлу эти самые дни, когда он был вынужден расставаться с Анютой и ходить на ненавистную работу, казались противным серым киселем. Преодолевая сонливость, молодой учитель час за часом хлебал этот постылый кисель, с нетерпением ожидая вечера.

У себя дома он бывал совсем мало, лишь иногда приходил ночевать. От причитаний матери по поводу того, как он исхудал и побледнел, отмахивался. Дескать, были бы кости – мясо нарастет.

Через месяц дошло до того, что однажды он уснул прямо на уроке. Ехидству студенток не было предела, но Павлу на их колкости было глубоко плевать.

А в один прекрасный день – воскресенье – их с мамой навестила бабушка Маша из Зареченска. Увидев исхудалого, смертельно бледного внука, Мария Михайловна немного всплакнула. Уговаривать его сходить в больницу не стала, а просто надела на шею маленький крестик с ладанкой.

– Обещай мне, что не снимешь его. Пожалуйста, Паша.

– Ну ладно, баб, – пробормотал в ответ внук.

– Не «ну ладно», а скажи хотя б: не сниму, – горько улыбнулась седоволосая, похожая на одуванчик, старушка.

– Ну ладно, баб, не сниму…

Спустя несколько часов Павел, по обыкновению, спешил к милой Анне. Но в тот вечер все изменилось.

Сначала изменения были трудноуловимы. Вроде бы все как всегда, только вдруг почудилось, будто статуя у лестницы – самая первая, женщина со стянутыми над головой руками – в ужасе силится о чем-то его предупредить. Павел задержался возле нее на секунду, и его прошиб ледяной пот.

«Совсем измотался, – подумал Павел. – Надо бы отдохнуть недельку, отоспаться. Так и до обмороков недалеко».

Присаживаясь у камина, он пробормотал:

– Укатали сивку крутые горки.

– Что ты сказал, милый?

Как приблизилась Анна, он не слышал.

– Ничего, любимая, все в порядке.

– Ты очень бледен. Я принесу красного вина, оно придаст сил.

– Было бы здорово, – улыбнулся он.

Анна беззвучно удалилась. Павел осмотрелся, испытывая неприятное ощущение, что за ним наблюдают. Вдруг взгляд наткнулся на еще одну статую: в темном углу стоял Посейдон с трезубцем в руке. В ту минуту он показался гостю застывшим освежеванным мертвецом. Мертвец злобно скрипнул зубами и жадно сглотнул.

«Что за черт?! – дернулся гость. – Крыша едет уже. Так и до дурдома недалеко».

Он расстегнул ворот рубашки, помассировал шею. Пальцы наткнулись на шелковый шнурок.

«Что это? Ах да, крестик».

Мысль эта неожиданно успокоила.

– А вот и я, – хрипловато пропела возвратившаяся хозяйка. – Согреваешься? Подбрось пару поленьев.

– Слушаюсь, моя госпожа.

Павел потянулся к сложенным у камина дровам. Пламя приняло новую жертву и с довольным гулом принялось отплясывать свой вечный танец на ее чернеющих костях. Гость повернулся к хозяйке. Лицо ее странно дрогнуло. Павел всмотрелся внимательнее. Лицо Анны было будто подернуто колышущейся вуалью.