Ирина Орлова - Змеиный Зуб

Она дождалась, пока обширный штат герцогских слуг не начнёт носить и загружать её вещи в экипаж, и поцеловалась с ней на прощание в вестибюле.

– Спокойного моря и попутного ветра вам, тётя.

– И тебе не хворать, и привет твоей малышке, как же её…

– Сепхинор. Он мальчик, – вздохнула Валь вслед Альберте, которая покивала в знак того, что услышала, и принялась забираться в карету со своими обширными юбками.

После этого Валь ещё полчаса провела с кружкой чёрного чая в гостиной за задней стеной тронного зала, пока Теоб развлекал её разговорами о том, что у жемчужного побережья выловили палтуса длиной в два метра. Глаза сами бродили по тяжёлым рамам пейзажей и портретов, по умопомрачительно сложной вышивке на шторах, по лакированной новенькой мебели и по удивительно прозрачным окошкам. Но мысли уносили её далеко. Валь вспоминала короля, его величество Адальга Харца. Ещё тогда, когда он был принцем, он приезжал на лето на Змеиный Зуб, и они были славными друзьями. От начала и до конца этой дружбы Валь держала в голове, что не должна хотеть ничего больше, потому что королева обязана будет уехать за царственным супругом в столицу Шассы. А Видиры никогда не покидают пределов Змеиного Зуба. Отец всегда говорил это. Он повторял: «Если мы расстанемся с островом, мы перестанем существовать. Змеи никогда больше не будут слушать нас. Они будут кусать нас так же, как и чужих. Единожды предав остров, мы разорвём с ним ту связь, что поколения наших предков взращивали и воспитывали».

Но когда три года назад она узнала, что Эпонея, дочь Беласка и Альберты, так приглянулась королю, что он без промедления пожелал с нею обручиться… Впервые она готова была плакать. Впервые у неё, как у старухи, закололо и заболело сердце. Впервые её буквально подкосила обычная простуда, ужасной болезненностью охватив всё её тело. Её второй ребёнок не родился из-за этого, она неделями лежала в постели и всё думала о свободе, которой лишена в сравнении с сетрой. Ведь Эпонея тоже Видира. Но она просто взяла и уехала с ним в столицу, наплевав на поколения, на змей, на связь, на предназначение, на всё на свете. Конечно, она и так жила где-то в солнечной Ририи под сенью пальм. Однако разве ж не должен был Великий Змей наказать её за такое пренебрежение к собственному происхождению? Или и вправду он бессилен за пределами Змеиного Зуба? Почему одни живут по чести и по всем заветам мудрых предков и не получают за это никаких поблажек, а другие просто ни в чём себе не отказывают, и… ничего с ними не случается?

А король… Но право, кто не был в него влюблён? Великодушный, плечистый, улыбчивый, а главное – очень простосердечный, он вызывал восторг у всех девчонок. Но взаимности добилась бы только одна. И Валь всегда знала, что не она. Она погибла бы за пределами Змеиного Зуба, как погибает каждый из островитян, кто вынужден расстаться с родной землёй. А Эпонея родилась полукровкой: золотые глаза отца, но светлые волосы матери. Змей и так не подпускали к девушке, которую весь мир считал красавицей, «диким цветком Змеиного Зуба».

И у неё не было такого отца, как у Вальпурги. Беласк никогда не стал бы учить свою дочь заклинать змей. Он и сам вряд ли умел, как можно было подозревать.

– Ваша милость, герцог ожидает вас.

«Наконец-то, иначе я чуть было не задумала свою голову до дыр. А от мыслей на лбу появляются морщины».

Про Беласка одни говорили, что он не вылезает из своего кабинета, а другие, напротив, – что не покидает сомнительных заведений. Валь никогда не видела его за делом с пером и учётной книгой, но он часто любил достать свой ежедневник и начать в нём черкать, делая вид, что никого не замечает. Когда Валь объявили от дверного проёма, ограниченного с двух сторон коваными сетками, он вышел к ней из библиотечного угла в кабинет и пригласил её расположиться на кресле из орехового дерева. Из помещения не успел выветриться запах сигары, знакомый Вальпурге ещё по временам из детства, когда она сидела здесь, у отца, а дядя приходил по деловым вопросам, и они курили вместе.

– Ну-с, как жизнь молодая? – бодро поинтересовался герцог. Природа одарила его совершенством змеиной породы, он был черноволос и златоглаз, и каждая черта в лице его выражала аристократичность и кровность. Длинный прямой нос с едва заметной горбинкой, очерченные скулы, правильный пропорциональный лоб, немного узкие миндалевидные глаза с опущенными уголками. Словом, идеальный образец островного дворянина, эталоном которого называли и саму Валь. Вот только не знала природа, что Беласк по духу был далёк от истинного островитянина, невзирая на внешние данные.

– Вы, дядя, шутить изволите, – проворчала Валь. – Такие вопросы я не стала бы задавать даже своему сыну. Ему всего пять, а он уже серьёзен, как председатель портового управления.

– Уже пять? Катастрофа, – Беласк поднял брови и отвёл взгляд, рассматривая ближайший к нему книжный стеллаж. – Помнится, ещё совсем недавно пять было тебе.

– То-то и похоже, что вы, ваша светлость, не успели заметить, как стали главой семьи и человеком, на которого должен равняться весь Змеиный Зуб. И всё ещё принимаете сомнительные решения, которые мне сложно от имени нашей семьи объяснять городскому собранию. Ведь вы не приходите ни на одно из заседаний!

– Так и ты не приходи, – пожал плечами герцог. Глядя на его полные жизни глаза и румяные щёки, Валь никогда бы не сказала, что он миновал рубеж сорока. Что-то в нём было куда более молодое, чем в её Глене. Но рассуждения его не соответствовали почтенному возрасту. И она, сняв перчатки и положив их на стол, спросила с нотой возмущения:

– Вы хотите сказать, что Видиры выйдут из городского собрания? Это неслыханно. Я никогда такого не допущу. И так представителем торговых гильдий в прошлом году избрали тененса. Если не уделить этому должного внимания, то рано или поздно мы зайдём в зал заседаний, и на нас отовсюду будут смотреть голубые глаза и невообразимые декольте.

Беласк усмехнулся, лишний раз заставив Валь вспомнить, что мама называла его «пошлым человеком». И тем «пошлее» казался он тут, на месте отца, рядом с его свитками, шкафчиками и тенью каскадного мха, что разросся за окном. Она не знала, не перегнула ли палку, потому что дядя так и завис со снисходительной усмешкой на лице, а глаза его неотрывно упёрлись куда-то ей в лоб.

– Ваша светлость? – наконец поинтересовалась она.

– Я гляжу на твои брови, Валь.

Баронесса вспыхнула и поджала губы.

– И я вижу, что ты подводишь их углём. Очень аккуратно, но глаз у меня намётан.

– Ваша светлость! – Валь раскраснелась и сжала в кулаках подол. – Никто на Змеином Зубе не посмеет сомневаться в благородности моего происхождения! Мои волосы с самого рождения были чернее ночи. Они такими и должны остаться до старости. Но… просто… это бывает, как сказала мне мама… они немного выцвели после моей второй беременности, и я всё жду, когда торговые корабли привезут ещё басмы или хотя бы усьмы.