КИРИЛЛ ДЕНИСЕНКО - И.Н.Ф.Е.Р.Н.О. Ад начинается на Земле

– Бывать ли речению твоему, отвечу: никогда!

– Мир зальется кровью, и кровь будет твоя. Ты падешь!

– Аундас, не убил тогда тебя, теперь же твой черед настал!

– Глупец! Действительно, Скиталец имя тебе: переступаешь только, грядя в пустоту; осознай бессмысленность избранного тобой пути. Смеюсь же над тобою я, ты – исчадие и урод Тьмы, измыслил в своеволии водвориться на стезю иную? Смеюсь и насмехаюсь; ты – Свет? Так познай силу тьмы! Вострепещи! Узри и погибни; я же вкушу твою плоть, и хозяин меня удостоит сей миссии!

Черным облаком взмыли вурдалаки, обратившись в мерзких крылатых тварей, и рокот, в писк переходящий, ужаса исполнял; человеческие лица преображались в вытянутые клыкастые морды, черной шерстью обрастали тела. Вурдалаки, визжа, набрасывались, впивались когтистыми лапами в живую плоть. Скиталец, сверкая глазами, неутомимо сражался, поражая в сердцевину, распарывая крылья, отсекая конечности.

Царила мелодия свирели, музой смерти отдаваясь в звяканье стали и предсмертном стоне; и апогеем ужаса разнесся окрик Аундаса в сердце Скотта Ринтера, израненного, с зияющими кровавыми ранами от когтей и остриев мечей. Аундас стоял на крыше дома, удерживая в руке Иону; скорость света опережая, Скиталец, преломляя время, мчался к дому. Тщетны усилия, вурдалак вонзил зубы в плоть дитя, испив скоротечно, отбросил младое тело, ниспавшее в покрывало снега, изливая капли алой крови…

Удары сердца прожгли грудь Скитальца, мир замер; поникши, скрыл меч в ножнах и опустился на колено он, рукой провел по златым локонам и воззрел на бледное лицо, кровью запятнанное. Слух поражал агонии вздох предсмертный из уст дитя.

– Скотт Ринтер плачет, – глумясь над горем, вопросил Аундас склоненного Скитальца, постепенно пересилившего горечь, устремившего взгляд ввысь и, оправляясь по мере вставания, высвобождавшего праведный гнев из глубин души.

– Ты ввергнул прекрасную розу во тьму. Ты отнял жизнь у дитя… Я высвобожу зверя, гнездящегося в тенетах моего иссушенного Тьмою сердца, и ты, ты – Аундас, познаешь мой гнев. Твоя сила обратится против тебя, и поглотит тебя бездна; твой хозяин ждет тебя, – и пронзительный крик, и с болью вырвавшиеся из спины Скотта Ринтера отвратительные громадные черные крылья.

– Так настал черед сечи; я рад. Ты вздумал меня устрашить? Узри, брат, истинный кошмар, – Аундас воздел длани к мрачному небу, перерождаясь в ужасающего исполина; иссиня-черная кожа покрывала тело шестиметрового, увенчанного рогами чудища, слюна истекала из смердящей пасти, ярко-желтые зрачки победоносно взирали в алеющие глаза Скитальца; рывок – и вытянута рука с серебристым кольтом. Выстрел, шаг вправо, выстрел, шаг влево, движение вперед, выхваченная катана, взмах крыльев – уклонение и удар, Аундас взмывает, достигаемый Cкоттом Ринтером. Тучи заволокли небо; поднебесье засверкало, гром сотряс мир и молния осветила существ поднебесных противостояние и испепеляющее душу ярости пламя.

Меч и когтистая лапа скрестились; усилие, натиск, разоружен. Из рук выпущенная катана, острием сверкнув, вонзается в землю, могучая рука вцепляется в шею. К скале откинут, и глубже когти вонзаются в истекающую плоть – очи меркнут, их застилает тьма, и разверзнутая пасть осмеивает утробным гласом, удар ногами, и Скиталец, высвободившись, сцепляется в схватке и рвет необъятные крылья врага; Аундас с одним крылом обрушивается на ветхую церковь.

У врат опускается в изорванном облачении Скотт Ринтер, движение рук – и он вступает на истертую дорожку; пар исходит от мускулистого тела, черные крылья позади характеризуют неумолимый стан. Кровавого оттенка глаза вскользь окидывают взором мраморный пол, ряды скамей, массивные колонны и замирают, улицезрев увенчанного терновым венцом, склонившего главу Великого, Усталого и Непостижимого. Взор падает вниз: восстает ниспровергнутый, отрясающий обломки и пыль Аундас, всецело нагим, в человеческом обличье. Рука приближающегося Скитальца обращается в когтистую лапу, длинными перстами царапающую ряды скамей и мраморный пол. В гневе Аундас, с ревом нападая, сталкивается с ужасающей дланью, молниеносно пропоровшей утробу, ввысь поднявшей тело его, пробирающейся глубже, достигая сердца.

– Чрезмерно боли причинил мне ты, Аундас. Сладостен мне миг расправы над тобою. Я… Ощущаю… Биение твоего сердца. Ты будешь умирать медленно, и бесконечность приемлет тебя, возобновив мучение, уготовленное тебе. Аундас, отправлюсь я вслед за тобой. Мука постигнет и меня, но ты, ты, Аундас Аундуас Бертшвайн, познаешь цену расплаты, и моя мука, мое проклятие полнейше выместится на тебе, и преисподние мучения ничтожными станутся, как познаешь силу опаляющей, неудержимой ярости. Ты жаждал в лице моем увидеть отражение Тьмы, зла, исполняющего нутро моего тела. Так знай же: заветы разума воплощаются в реальность и, – глаза Скотта Ринтера прожгли рыпающегося Аундаса, – и действительность их ужасна, – и неожиданно Скотт Ринтер сказал, будто самому себе, следующее: – Лицезрел ли ты Господа? Омраченное око, серости порождением являясь, искаженным и Его сознанию представит. Вообрази, мы все, от воли нашей или нет, создания Его, и недуг в нас. Болезнь во мне, как паразит, в душу вонзившись, иссушает, гнетет и воли лишает, и противостоять ей не в силах я, – слезы излились из глаз Скитальца. – Таковым рожден я, и сие не моя воля. Судьба, скажешь ты, но судьба противна существованью; не свободен ли я и не решением ли своим ушел от предначертания судьбы? Гибну я, мертв и бездыханен! Господь, где Он? Смотрит ли на меня? Нет! Сущность мою чернь составляет, и взор, сей светлый взор, обратится, если только обратится на меня, исчезну, не вынеся, погибну, исторгнусь, и поглотит Бездна меня. Устрашаюсь и трепещу взора великого Его, и сам взгляда не поднимаю! Бог столь велик, а я ничтожен и темен, что в страхе непрестанно нахожусь, но и внутренней Тьмы своей принять не желаю и не смогу никогда, душа претит. Ссохлась душа, да и была ли она в сердце, которое не бьется, которое есть вместилище Тьмы язвящей. – Переменившись, Скиталец воззрел в глаза Аундаса, сердце которого было сжимаемо его дланью. – Биение твоего сердца сладостно слуху; властен я творить угодное мне, ибо все мы средоточие великой Тьмы!

Ужасающи были смех и рев, с которыми Скотт Ринтер, устремившись в прыжке ввысь, обрушил тело Аундаса об пол – осколки стекол посыпались из окон храма. Был Аундас поднят, и тело его, стену проломив, кувырком несясь, сбивало плиты и каменные кладбищенские кресты. Отойдя от руин павшего храма, Скотт Ринтер к склепу неспешно продвигался довершить расправу; и вурдалаки, витая над его главой, убоялись ниспасть и сражение в безмолвии лицезрели, ибо сечи исход – смертоносен.