Алла Соловьёва - Затемненная серебром. В лабиринте тайн

О том, чтобы пристроиться на широкой парковке академии, и думать нечего. За всю свою недолгую восемнадцатилетнюю жизнь вампира-оборотня я ни разу не видела здесь столько машин одновременно. Блестящие дорогие седаны, скоростные купе, огромные внедорожники. Двигаются медленно, ищут место, где можно остановиться. Замирают. Выпускают из своих теплых недр верлафов.

BMW Николая Вязина притормозил напротив дубовых дверей главного корпуса. Не дожидаясь вмешательства суетливого охранника, пассажир распахнул дверцу. Черный дорогой ботинок уверенно встал на брусчатку. Светловолосый Николай в темном кашемировом пальто вышел на расчищенную от снега, вымощенную серым булыжником площадку. На безымянном пальце левой руки в ослепительных лучах солнца блеснул массивный серебряный перстень в форме головы волка с глазами-агатами.

Для всех – мудрый, волевой глава клана верлафов, а для меня – почти отец. Сколько себя помню, он всегда считал меня своей дочерью. И я относилась к нему соответственно. Николай чуткий, добрый, любит всем сердцем маму и меня. Разве это не основание, чтобы отвечать взаимностью? Только жаль, что мое мнение не совсем совпадает с суждением Ирины, – мама предпочитает видеть в нем надежного друга.

Оглядев двор академии, Вязин помог выбраться Ирине. Несмотря на свои сто восемь (это маме) и триста (Николаю), выглядят они на двадцать пять и тридцать. Ничего удивительного: после двадцати пяти старение надолго замедляется, а достигнув внешне тридцатилетнего порога, мы вообще перестаем меняться.

Зашуршав зимней резиной, джип Макса Фадеева, в котором сидела и я, поравнялся с седаном Николая.

– Здесь не припарковаться. – Макс задержал взгляд на Вязине, оглядел плотные ряды автомобилей, вывернул руль и двинулся в глубь двора.

– Мы можем присоединиться к ним и в конференц-зале. – Отстегнув ремень безопасности, я достала из сумочки зеркальце и поправила длинные черные волосы. «Глаза снова серые», – машинально отметила я. Когда они в последний раз были изумрудного цвета, уже и не помню.

Макса отсутствие свободного места не обескуражило. Он свернул на широкую дорожку, обрамленную высокими живыми изгородями, ведущую к лабиринтам тренировочных площадок, и метров через сто, едва не задев бампером каменную скамью, остановился. В любое другое время Юрий Петрович Фомин, директор академии, устроил бы за проезд в пешеходную зону выволочку, но не сегодня. Двигатель заглох. Сдвинув темные солнцезащитные очки на макушку, Фадеев посмотрел на меня.

О его недавнем тяжелом восстановлении сейчас ничего не напоминает, но неугомонный рассудок перенес меня в недавнее воспоминание – шестьдесят часов назад.

…Тяжелая дверь в комнату закрылась, оставив меня один на один с моим парнем. Я ощущала страх перед тем, что увижу. Ведь знаю, что Макс ранен очень сильно. Слишком медлю, застыв на пороге. Большие окна прикрыты кремовыми, даже по виду тяжелыми шторами, погрузившими спальню в полумрак. Наконец зрачки сфокусировались… и испуганно расширились.

Крупное, будто высеченное из куска светлого мрамора, тело Макса разметалось на большой двуспальной кровати. Он лежит на животе. Красивое лицо касается щекой подушки, но выглядит бледным и изможденным. Чуть полноватые губы – сухие, обескровленные, испещренные мелкими трещинками. Нижняя часть тела прикрыта легким одеялом, но, увидев его обнаженную спину и шею, я содрогнулась. Даже для верлафа эти раны – ужасающие. Не зажившие до конца глубокие полосы сочатся кровью. Ионы серебра усиленно исцеляют Макса, но, очевидно, он был изранен настолько, что они справляются медленно.

Я постаралась совладать с учащенным дыханием, но это далось не сразу. Если бы не Елизар Тагашев, Макс бы погиб, как и все оборотни, охранявшие лабораторию. К счастью, он жив. Хотя больно видеть сильного парня, который мне дорог, в таком состоянии.

Нерешительно я подошла к кровати. Присев на самый краешек, чтобы не побеспокоить, коснулась черных густых волос на затылке. Острый, раздирающий осколок застрял в горле, и только огромным усилием воли я подавила подступившие слезы. Макс вскрикнул, застонал. Ему больно, очень больно и… жарко. Причиной этому – не температура, а испепеляющий жар, сопутствующий восстановлению оборотня. Ионы серебра в крови – особенность, отличающая нас от других вампиров, но с обычным металлом они имеют мало общего. Благодаря этим крошкам мы трансформируемся в крупных хищников, именно они побуждают защищать жизни смертных и они же исцеляют. Правда, процесс болезненный и сложный. А заживление таких ран, как у Макса, займет сутки или двое. Нужно ждать…

Сумерки давно сменились тьмой, минуты превращались в часы, но он так и не пришел в себя. Обхватив плечи, я дрожала: не от холода – от осознания собственного бессилия. Если бы можно было ускорить процесс исцеления – хотя бы на время отдать ему свою способность восстанавливаться быстрее, чем любой из верлафов! Эта идея заставила вскинуть голову. Конечно, передать ему свои способности я не смогу, но ведь можно попытаться по-другому. «Моя кровь…» – пронеслась мысль. Если наша кровь излечивает раны смертного, то почему бы не попробовать сделать это и с верлафом? Возможно, я смогу облегчить страдания, ведь больше всего хочется видеть Макса прежним: неуязвимым, импульсивным и… нежным. Я склонилась к его уху.

– Мы только попробуем, Макс, – зашептала я. – Самое неприятное, что может случиться, – это ничего не произойдет.

Выбросив серебряные когти на правой руке, я коснулась ладони левой, затем с силой надавила и резко дернула на себя. Острые, как бритва, когти, вспоров кожу, прорезали глубокую рану. Тонкие порезы затянулись бы довольно быстро. Почувствовав свободу, красная теплая струйка сбежала по коже. Ладонь потянулась к спине Макса, сжалась в кулак.

Кровь капала, капала… капала… Сначала не было никаких изменений, но потом края ран начали розоветь, стягиваться быстрее, и я расслабилась. Осознала, что все получилось: процесс восстановления ускорился. Рана на моей ладони медленно стянулась, проползла розовым шрамом и исчезла. Но не на нее я смотрела. Под правой ключицей кожа восстановилась полностью, обозначив крупную родинку идеальной круглой формы: очень темная, почти черная – красивая. Смахивая капельки пота, пальцы коснулись его щеки, затем виска. Макс дышал более спокойно. Осторожно начала перебирать темные пряди, вспоминая, как плакала от облегчения, узнав, что он жив. Сейчас я была счастлива, радуясь той мысли, что лучший из Хранителей света, мой ангел-хранитель, ставший моим парнем, по-прежнему со мной… Секунды перерастали в минуты: десять… пятнадцать… сорок две…