Екатерина Булей - Туман и дракон. Книга первая

Прижатый к полу сильными руками Влада, над которым нависал граф-вампир, ирландский писака закатил глаза. Из горла, пополам с хрипом, вырвалось:

– За что?

– За Дракулу! – ответили дуэтом.

– За то, что опозорил честное имя Дракулы!

– Нет, за то, что сделал Дракулу известным!

Кажется, князь и граф снова готовы были подраться. Воспользовавшись дарованной ими передышкой, Стокер отполз к стене. Клочок бороды оказался вырван, о состоянии костюма лучше было не упоминать. Впрочем, при таком освещении это не играло особой роли.

– Но позвольте, господа, – слова мешались с кашлем, – я продолжаю не понимать… Дракула? Нуда, так зовут главного героя моей книги…

– Сам признался! – возликовал Цепеш. – Ну и какое имел право ты, пыль придорожная, оклеветать правителя, который всю жизнь положил на благо своей страны?

– Ни на кого я не клеветал! – Стокер попытался вжаться спиной в стену, однако стена, увы, была не гуттаперчевая. – Имя «Дракула» я почерпнул из книги Эмили Джерард «Страна за лесами», которую читал на отдыхе, в Уитби. Мне оно понравилось… своим звучанием… такое, знаете ли, мужественное, необычное, сильное имя… Ни о каком правителе я не знаю. Честное слово! И знать не хочу!

Предъявив миру эти исполненные трагической страсти слова, Стокер совершил новую попытку вжаться в стену. Его глаза блуждали, взгляд то задерживался на князе, то перемещался к графу. Почему-то графа каждый раз он разглядывал дольше.

– Понял! – завопил вдруг он с новыми силами. – Я всё понял! Меня же предупреждал Мазерс! Это магическое испытание?

– Готово, – презрительно сказал вампир. – Поздравляю, князь, наш друг от страха смерти сошёл с ума.

– От страха смерти? Ну уж нет, – авторитетно возразил Влад, – перед смертью все они только притворяются, к жалости взывают. Вот как посидят на колу, так к концу первых суток сознание и впрямь начинает путаться.

Меж тем Стокер с лицом, преисполненным вдохновения, чему весьма способствовала повреждённая борода, продолжал нести околесицу:

– Вы нарочно явились, чтобы испытать, насколько силён мой дух? Я узнал вас, великий адепт скрытой науки! Я видел ваш портрет…

– Что за чушь! Я никаких портретов не заказывал. Никому. Никогда.

– Но на этом портрете изображены вы, совершенно точно, вы! Эта характерная линия сросшихся бровей, эта складка у губ, это выражение глаз – всё в точности ваше, даже близкие родственники не бывают похожи до такой степени. А я-то гадал: где я мог вас видеть? Простите, простите, что не узнал вас сразу…

Граф прислушивался к стокеровским завываниям уже гораздо внимательнее.

– Так где же вы могли меня видеть? То есть тот портрет, о котором говорите?

– Испытываете? – Стокер умудрился изобразить на своём пострадавшем лице нечто вроде усмешки. – Разумеется, в Золотой Заре, среди портретов великих магов и учителей человечества.

– Граф, так вы у нас – учитель человечества? – хмыкнул Цепеш. – Пожалуй, наш друг и впрямь нездоров.

– Э нет, князь, погодите-погодите! Теперь уже я желаю знать, что за люди развешивают на стенах мои портреты… или не мои, а… Стокер, кто они такие?

– Маги. Самые сильные в Великобритании, а может быть, и в мире.

– А я кто, по-вашему, такой?

– Великий посвященный. На портрете вы в костюме приблизительно XVII века… Теперь всё ясно! Вы живёте на земле долгие столетия… благодаря человеческой крови!

Дракула терпеливо вздохнул.

– О себе я всё знаю. Однако мне хотелось бы знать, что именно известно обо мне другим. А потому… мистер Стокер, дайте-ка вашу руку.

За руку Дракула поднял Стокера с пола. Тот стоял, колеблясь, как тростник.

– Вот что: мы с князем, так и быть, согласны подарить вам жизнь…

– Вот ещё! – взревел князь.

– …в обмен на обещание никогда не писать роман о вампире Дракуле. И разузнать обо мне в Золотой Заре всё, что только сможете.

Князь продолжал выражать недовольство.

– Послушайте, – шепнул ему по-венгерски граф, – помнится, вы любопытствовали, откуда я взялся?

– Как-нибудь без этого обо…

– И как получил своё – то есть ваше – имя?

Князь гневно закусил свою выступающую нижнюю губу однако ничего не ответил. Это само по себе уже было добрым знаком.

– Дадим ему попробовать. А казнить всегда успеем.

И, чтобы окончательно умаслить своего строптивого товарища, граф добавил:

– Предлагаю вам сжечь его рукописи. Это у вас лучше получится. Вы же знаете, я недолюбливаю огонь.

Рукописи горели. Трещали страницы, сворачивались и смуглели, превращались в тонкие трубочки, а после рассыпались белизной бархатистого пепла. Испарялись с них, исчезая в вечности, сюжетные линии, точно найденные подробности, казавшиеся единственно верными слова.

Стокер глядел, как гибнет в огне его творение, раздираемый противоположными чувствами. Он всё ещё дрожал за свою жизнь – и радовался, что остался в живых; сожалел о каждой из страниц, с которыми было связано столько труда и наслаждения – и параллельно испытывал всепоглощающий восторг от того, что его герой, которого он мыслил своим созданием, находится совсем рядом, что он существует! Творение, становящееся жизнью – не об этом ли мечтает каждый настоящий художник? И каждый маг…

Но на самом ли деле всё это происходит? А может, он просто сошёл с ума? Необходимо срочно спросить у Мазерса…

Ах да, он всё равно скоро увидится с Мазерсом. Это вопрос жизни и смерти.

Сегодня вечером граф пребывал не в лучшем расположении духа. Похоже, решение сделать Люси своей вечной подругой было весьма опрометчивым: приходилось с горечью констатировать факт, что после смерти её эксцентричный и резкий характер ничуть не исправился. Чуть-чуть освоив профессиональные приёмы не-мёртвых, она желала всё делать по-своему – да так, что у Дракулы глаза на лоб лезли. Признаться, он до такой степени устал от необходимости постоянно следить за ней и исправлять последствия её ошибок и капризов, что сегодня решил отдохнуть. Пусть-ка свежеиспечённая вампирша поохотится сама! А он настолько вымотался, что даже есть не хочется.

Зато Цепеш не страдал отсутствием аппетита и уминал за обе щёки хлеб с сыром и ветчиной, заполняя пространство вокруг себя отвратительным запахом человеческой еды. Если бы для удовлетворения этой низменной физиологической потребности он уединился в каком-нибудь закоулке, это было бы ещё выносимо. Однако средневековый князь привык вкушать яства в компании, а единственную на данный момент компанию представлял вампир. Граф сделал попытку намекнуть на свои чувства, улёгшись в гроб. Но князь был недоступен столь тонким намёкам. Как ни в чём не бывало, он устроился перед гробом. Ел, пил и говорил – естественно, как поёт жаворонок: